Камилла потупилась.
– Только не со мной, – пробормотала она.
Зак не ответил. В комнате воцарилась тишина, лишь раздавалось мирное потрескивание поленьев в камине. Где-то далеко на кухне слышались позвякивание посуды и басовитый голос Саймона. По щекам Камиллы катились слезы. Девушка уже не пыталась бороться с ними. Все было кончено. Наконец Зак прервал молчание:
– Знаю, Камилла. Тот факт, что я оказался первым… единственным… это было очень неожиданным для меня. И ты сразу стала особенной. Но мне кажется, что ты хочешь навязать свое мнение всем вокруг, желаешь, чтобы все человечество жило по твоим меркам.
Слова его были проникнуты еле заметной добродушной насмешкой, но Камилла ответила ему совершенно серьезно:
– Нет, Зак, нет! – умоляюще воскликнула она. – Пожалуйста, не считай меня узколобой ханжой. Но я, лично я, все же живу по своим представлениям о том, что хорошо, а что плохо – для меня. И без…
«Без любви» – хотела она сказать, но поспешно подавила готовое уже слететь с губ слово и опустила голову, боясь встретить взгляд синих глаз, суровый огонь которых стал утихать, сменяясь нежностью.
Зак стремительно подошел к ней. Голос его звучал тихо и хрипло.
– Почему тогда ты сбежала от меня, Камилла? Ответь, почему? – он приподнял ее подбородок, указательным пальцем и заставил смотреть ему прямо в глаза.
Как поступил бы он, узнав правду? Что сделал бы, скажи она: «Потому что уже тогда я без памяти влюбилась в тебя. Ты завладел не только моим телом, но и сердцем. А потом я испугалась, что ты отвергнешь меня, бросишь на следующий же день, вот и решила бросить тебя первой». Но сохранившиеся в ней остатки растоптанной гордости не позволили признаться в этом.
– Я же говорила, – начала она, нервно облизывая губы, – я чувствовала себя виноватой…
– О Боже, только не это! – выругался он. – Возвращаемся к старой песне про «опустошенную, поруганную и грязную»? Вот уж чего я точно не хочу – так это, чтобы мне навязывали ответственность за всякие вздорные самоуничижительные выдумки вроде этой, – он улыбался, но улыбка его была пропитана злой иронией. – Быть может, миссис Прескотт, вы утешитесь, если я почтительнейше заверю вас, что ваш муж больше не потребует от вас ничего плотского. Теперь я не коснусь вас, даже если по воле случая вы внезапно останетесь единственной женщиной в мире. Можешь спокойно отдыхать, милая женушка, я больше никогда не подвергну твое непорочное тело своим низким, грязным, похотливым и унизительным домогательствам.
Камилла стояла посреди комнаты, оцепенев от злой горечи этих оскорбительных слов, а Зак выхватил из гардероба джинсы и, подойдя к комоду, рывком выдвинул один из ящичков. Однако, несмотря на напускное спокойствие, руки у него тряслись так, что ящичек вылетел целиком, осыпав Зака ворохом ее шелкового белья. Замысловато выругавшись, он со второй попытки нашел ящик со своими вещами и, достав трусы, с треском задвинул ящик в комод.
Направившись к двери, Зак на миг остановился перед застывшей девушкой и сказал со спокойствием, еще более ужасным, чем крик:
– И уж если постель моя тебе не по вкусу, то будь так любезна, перенеси свои вещички в соседнюю спальню.
Презрительно ухмыльнувшись, он сорвал с бедер полотенце и швырнул его к ногам девушки, постоял так минуту, а потом тяжелыми шагами вышел из спальни с охапкой одежды в руках.
Спотыкаясь, Камилла добралась до кровати и рухнула ничком, всхлипывая в подушку, от которой еще исходил свежий запах одеколона Зака.
Завтрак, последовавший за этой ужасной сценой, положил начало каждодневным, довольно напряженным встречам за столом. Камилла с Заком сидели напротив друг друга и, едва скрывая взаимную неприязнь, вели светские разговоры «ни о чем». Ошеломленные, Дили с Саймоном смотрели на вежливо холодное поведение новобрачных, не понимая, что же произошло с влюбленными этой ночью.
Но буквально каждый час прибавлял бедным Митчеллам все больше загадок и причин для беспокойства. Вскоре стало ясно, что медового месяца у молодых вроде и не намечается, так как все свободное время Зака принадлежало… плантации, а отнюдь не дорогой женушке. Осенью работы на плантаций было немного, рабочие справились бы и без постоянного присутствия Зака. Но нет, каждый день утром он уезжал и возвращался только поздно вечером. Но и вечером Зак вел себя столь же странно – он запирался у себя в спальне с книгой или смотрел телевизор в комнате, которую теперь все стали называть «берлогой Рейборна».
