После представления Серафиму попало по первое число. Конюх напился, лошадь избил. Об этом узнали много позже. Серафим до сих пор отрицает. Но с тех пор между ними мира нет.
Рассказчик умолк. В наступившей тишине было хорошо слышно недовольное бормотание директора, который за что-то выговаривал Зайцеву, кряхтенье седлавшего Серафима и брызги снега, они летели из-под копыт лошади и неряшливой дробью стучали в деревянный барьер.
Орфей тревожным взглядом окинул стоящих невдалеке людей, попытался укусить конюха, который без видимой аккуратности затягивал подпругу. Получил в ответ тычка, зло оскалился и стал пританцовывать на одном месте, никак не давая ни отпустить стремена, ни отладить седло…
Люди обманули его… Они находились тут же, рядом, о чем-то спорили, кому-то что-то доказывали, над кем-то смеялись. Он знал этих людей. И оттого, что они смеялись именно сейчас, словно совершенный обман не имел для них никакого значения, Орфей страдал еще сильнее.
Он понял, зачем его привели сюда. Он мог бы догадаться об этом раньше, но…
Странности начались два дня назад… Его освободили от занятий. Такое случалось редко.
На следующий день Орфей опять отдыхал. Его чистили дольше других. Потом приезжала англичанка, и его заседлали. Серафим называл англичанку цаплей… Они проработали два часа. А весь остаток дня Орфей снова простоял. К вечеру он стал нервничать. Серафим испугался, побежал за Зайцевым. Тот пришел нескоро. Хмурый, недовольный. Долго бродил по конюшне. О чем-то договаривался с Фокиным. Получалось, что Фокин упрашивает Зайцева. А Зайцев уступать не хочет, упрямится. Спустя час Зайцев заглянул к нему… Был он чем-то расстроен. Орфей дал себя осмотреть… На прощание Зайцев потрепал его по шее и сунул сахар.
— Не волнуйся… Вот и Бабочка вздыхает, и Чалый стоит.
От этих слов Орфею стало спокойнее. Раз Зайцев так говорит, значит, на самом деле волноваться не стоит. Скоро, успокоившись совсем, он быстро заснул… А утром… Про утро лучше не вспоминать… Его надо еще пережить.
Сейчас люди начнут суетиться, размахивать руками. Так бывает всегда, когда надо принимать какое-то решение. Его увезут. Он знает точно. Эти вот трое и увезут. Еще один круг галопом, и тогда будет все… Он, кажется, понравился. Незнакомцы жмут руку директору. Значит, договорились. Сейчас — апп! — он сделает разворот, и люди окажутся прямо перед ним. Все сразу и каждый в отдельности. Он чувствовал их слабости, умел прощать. Прощать? Всегда надо уметь прощать. Уж кто-кто, а он знает. Люди каждый день разные. У них это называется настроением. Сколько их здесь? Много… Со всего ипподрома. Столько людей, и никто не желает заступиться за него. А может, просто не хотят? Так тоже бывает. Люди каждый день разные.
Долго ему еще бегать по этому кругу? Неужели не надоест? Хорошо хоть седок приличный.
«Стоп!..» Ага, это директор. Орфей, не дожидаясь команды наездника, переходит на рысистый шаг, а затем останавливается.
— Умный лошадь, хороший лошадь. Такой голова имеет: начальник сказал «стоп», и встал. Ай какой лошадь!..
Директор сдержанно улыбнулся.
— Жаль отдавать, честное слово, жаль…
— Нехорошо говоришь. Для друга ничего не жалко — вот так хорошо говоришь. У нас такой обычай. Пришел гость, увидел красивый вещь. Нравится — бери. А ты жалеешь. Не за бутылку коньяку отдаешь. Какие деньги берешь и — жалеешь. Шеф называется. Мы вам такой джигит делать будем… Вах… ой-ей-ей! Витязь в тигровой шкуре… вот какой джигит.
— Ладно, Муслим, не митингуй… Нравится — бери.
Кругом засмеялись.
— Хорошо говоришь. Большой человек большой лошадь имеет.
— Сергей-ага, друг дорогой, разреши, мой человек немного верхом поедет.
— Сергей Орестович, конь взволнован. Я возражаю. — Зайцев, оттеснив упрямого южанина, встает прямо перед директором.
— Слышь, Муслим, доктор возражает. Говорит — нельзя.
— Кхэ… возражает. Зачем нэльзя, пачему нэльзя?
— Вы зря кипятитесь, товарищ, — вмешался Фокин. — Лошадь нервничает. Вам же все показали.
— Слушай, дорогой артист, — Муслим зло округляет глаза… — Мы что, слепой? Мы что, не видим? Нэрвничает. Мы тоже нэрвничаем. Мы на нем не хлопок возить будем. Джигит коня попробовать хочет. Пачему нэльзя? Василь-ага, разрешай, пожалиста… Шеф называется…
