— Он был моим другом, — сказал Джесси.
— Да, был, — ответила бабушка Пигготт. — И навсегда им останется.
После ужина, выждав немного для приличия, Джесси отослали в постель, и юноша, обессилев от слез, наконец, заснул в одиночестве на своем чердаке.
По настоянию бабушки Анри занял кровать в новой комнате.
— Мегги не захочет спать там сегодня ночью, если она вообще уснет. Иди и отдохни, Анри Бест! Завтра ей понадобится твоя помощь.
Старик неохотно удалился, и через несколько минут его равномерное похрапывание влилось в звуки ночи.
Бабушка помогла Мегги выжать только что окрашенное траурное платье и повесить его у огня.
— Тебе, должно быть, трудно поверить, что это — правда, — заметила старая женщина.
— Что ты имеешь в виду?
— Он был таким молодым, здоровым и полным жизни, когда уезжал, — сказала бабушка. — Не видя его больным или раненым, трудно смириться с мыслью, что он мертв…
Мегги ничего не сказала, питая отвращение к обману, который выдавала за правду, но горе, заполнившее ее сердце, было искренним.
— Я не могла поверить, что мой Пигготт умер, — продолжала бабушка. — Я по-прежнему думала, что в любую минуту он появится из-за угла, а в руках у него какая-нибудь штуковина — показать мне… — Голос ее стал тихим и задушевным. — И только когда я увидела его тело, то поняла, что все происходит на самом деле. Если бы я его не видела, то, наверное, с радостью продолжала бы обманывать себя и внушать мысль, что он умер не по-настоящему.
— Ах, нет! У меня все по-другому, — сказала Мегги. — Я уверена, что Ро Фарли мертв. В этом нет никаких сомнений.
Бабушка удивленно приподняла бровь, но восприняла слова Мегги в их прямом значении и больше эту тему не затрагивала. Они вместе вычистили красильный котел и подмели земляной пол.
Мегги собрала остатки черного крепа, хранившегося на дне сундука, и разгладила складки горячим камнем. Как только креп был развешен и комната убрана в траурный цвет, обе женщины сели на стулья возле огня — ждать наступления утра.
Мегги, мысли которой кружились в водовороте смятения и вины, была не в настроении вести беседу. Старая женщина не принуждала ее к пустой болтовне ради того, чтобы убить время. Молчание затянулось, и только скрип стульев иногда раздавался в полной тишине.
Бабушка достала из кармана глиняную трубку и набила ее приятно пахнущим табаком. Побег зеленого чикори послужил запалом. Потребовалось несколько сильных затяжек, чтобы табак разгорелся, и как только он вспыхнул, старая женщина глубоко затянулась и медленно выпустила дым в прохладный воздух комнаты.
— Хочешь затянуться? — спросила она Мегги, протягивая ей трубку.
— Нет-нет!
Бабушка кивнула, слабая улыбка приподняла уголки губ:
— Не любишь табак, не так ли? Я тоже не переносила его, когда была в твоем возрасте. Но мне нравится эта трубка, — сказала она. — Она успокаивает меня.
Старая женщина вытянула руку, удерживая трубку на расстоянии, с которого могла отчетливо видеть ее, и стала внимательно рассматривать длинный, загнутый конец трубки из синей обожженной глины, как будто долгое время не видела его.
— Знаешь, это ведь трубка моего муха… — Мегги удивленно раскрыла глаза:
— Я не знала этого! — Бабушка кивнула:
— Раньше я не курила, совершенно не выносила запаха табака и устраивала сцены, если курили в моем доме. — Она сделала глубокую затяжку. — Так было до того дня, когда я похоронила моего мужа. — Бабушка откинулась на спинку стула и уставилась на огонь, как будто видела там прошлое. — Царила такая суматоха, люди плакали, горевали и обнимали меня… — Она печально рассмеялась. — А я… я окоченела, как будто полдня простояла голой на морозе…
Старая женщина покачала головой и безрадостно улыбнулась:
— В тот день после похорон, когда я положила его в землю, я вернулась домой. Дом казался таким пустым, и я чувствовала себя такой одинокой! Хотя, конечно, я вовсе не была одна. Двое моих младших оставались со мной. И они плакали и горевали по умершему отцу. Мне пришлось быть сильной ради них. И я сделала это, потому что должна была сделать…
Она прервала свой рассказ, чтобы выбить трубку и еще раз разжечь ее.
