Объездили все рынки. На некоторых словно диверсию кто устроил – то нужного мясника нет, то у нужного мясника нет ничего толкового. Бегали, волновались, ругались, торговались, щупали и нюхали, чтобы лучшего все качества, сверялись со списком, вычеркивали и обнаруживали, что забыли вычеркнуть. Перед глазами все плыло от перебранных вручную, лично, с пристрастием, сладких перцев, багровых помидоров, крепких луковиц, скромниц-картофелин. Купили и мяса, и овощей, и фруктов, и приправ, и птицы, и сладостей, и попить, и выпить, и цветов живых – по всему дому по ведрам расставили. Кладовка, холодильник, кухонные шкафчики – ничто не осталось пустым хоть бы на уголок. Копченьями пахло умопомрачительно.
Съехались гости. Пристроили, как могли, по всей улице машины; пристроили, как могли, гостей по всему дому. Вышло вроде не стыдно, всем хватило надувных матрасов, подушек и пледов.
Утром прежде всех встал Граф, схватил удочки – но наступил неосторожно среди гостей на чью-то ногу, поднялся шум – удочки отобрали.
– Я успею, успею, – твердил жених, но его уже расчесывали, вертели, обряжали, опрыскивали одеколоном. Процессия с невестой должна была приехать в течение дня, а сама свадьба состояться ночью, когда включат гирлянды за лентами и электросвечи на столах.
Цыганки развели во дворе костры, поставили мангалы и прочее; кто-то уже занял кухню и во главе с будущей свекровью усердно месил тесто для пирогов и пирожков. Мужчины с важным видом смотрели, как будущий свекр, взяв в помощь родного младшего брата, маринует в вине отборные куски бараньего мяса, и, чтоб сдержаться и под руку советов не давать, сладострастно вспоминали шашлыки на недавних майских праздниках: кто какое мясо взял, да в чем вымачивал, да приправки, да как на вкус было и как на зуб ложилось. Чтобы не захлебнуться слюной, подъедали нарочно поставленные закуски и запивали водкой.
– Ночью-то все же странно, ночью что за свадьба, вообще все не по-людски идет, – не выдерживал кто-нибудь, томясь по накрытым столам и всеобщим танцам, но будущий свекр осаживал:
– Не нравится, так и не держат тебя.
Это было, конечно, грубо, но он знал: интрига, секрет, который чуяли за ночной свадьбой цыгане, заставит пропустить мимо ушей грубость и ждать сюрприза. Чтобы или обрадоваться и качать хозяина, или обидеться и проклясть всячески.
Подвезли столы и тенты, мужчины принялись расставлять их, подключать аппаратуру. Прибыли музыканты, стали аппаратуру сразу тестировать: зазвенела магомаевская «Свадьба-свадьба», хиты Антонова. Аппаратурой музыканты остались довольны, сели за уже накрытый для них столик, стали есть, одуревая от запаха шашлыка на тарелках, наливая по пятьдесят – «для горла», хватая и вкусно жуя огурцы и сладкие перцы, нарезанные дольками, заедая хлебом черным и белым, утирая лица поставленными салфеточками в цветочек.
– Культурно тут у вас, – заметил с удовольствием гитарист, грузный мужчина чуть за сорок с наполовину уже облетевшими кудряшками. Молоденький барабанщик с выразительным носом моргал сонно, не привык еще выпивать на жаре. Будущая свекровь предложила положить его на часик на диван, и товарищи повели парня вслед за хозяйкой. Пока он спал, достали яркие, как в телевизоре, цыганские народные костюмы, попросили утюг и разглаживали их привычно.
– Часто у цыган поете? – полюбопытствовал хозяин.
– И у цыган… и вместо цыган…
– Как вместо цыган?
– Так, приходим в ресторан и выступаем, цыганский ансамбль «Ай да ну да най». Людям нравится.
Будущий свекр удивился.
– И никто не замечает подмены?
– Цыгане замечают.
– И что, сердятся?
– Нет. Смеются.
Хозяин засмеялся тоже.
Брат его съездил за фотографом, нескладным длинным мужчиной с лицом и голосом Василия из кинофильма «Любовь и голуби». Фотограф на цыганской свадьбе был впервые, озирался с любопытством.
– Снимай скорее, – волнуясь, говорил хозяин и вытирал усы от натекающего на них пота.
– Что снимать, невесты нет еще? – недоумевал фотограф.
– Столы, столы снимай, пока свет. Предвечерний свет – самый красивый…
Фотограф принялся расчехлять свою фотографическую аппаратуру. А столы были хороши.
