– Это ли Хейнрих Георг Аадниель Кийр? – спрашивает страшила, сунув фонарь прямо Кийру под нос.
– Да, это он самый, господин черт или как там вас величают, – отвечает арендатор.
– Хорошо, – рявкает черт, – следуйте за мною да смотрите, не вздумайте оглядываться.
С этими словами страшила отворяет ворота гумна и шагает сквозь метель по глубокому снегу прямиком к бане, при этом сам он тоже ни разу не оглядывается. Ворота гумна словно бы сами собой закрываются за ушедшими, на улице не слышно ничего кроме шума и завывания ветра.
– Отведите его в парилку, – командует черт, добравшись до бани.
В предбаннике он пропускает Кийра вместе с провожатыми, вернее, носильщиками, вперед, а сам входит последним.
– Так, – произносит он, устанавливая фонарь на краю полка. – Так. С тобою, арендатор церковной мызы, и с тобою, мельничный батрак, у меня нет никаких счетов, мне совершенно все равно, есть вы на свете или вас нету, но все же правила вежливости требуют, чтобы я вам представился. Так знайте же, что я никто иной, как знаменитый свадебный черт Кярт-Хярт-Мярт-Кёрт-Йёрт-Прикс-Пракс-Тримпс-Трампс-Трулл.
– Очень приятно, – арендатор и батрак с мельницы отвешивают глубокий поклон.
– Да, таково мое имя, теперь вам известно, с кем вы разговариваете. Прежде чем приступать к делу, я должен кое-что объяснить. Я прибыл сюда издалека и здешние жители, может, еще не знают, что это за фигура – свадебный черт? Дело обстоит так. У свадебного черта есть право на каждой свадьбе взять себе десятую долю еды и питья. Мы, свадебные черти, называем это между собой свадебной десятиной. Ну, так все и было вчера, на хуторе Рая. Там имелось что поесть, там имелось что попить, там имелось все, что годится для отправки в рот, как человеку, так и черту. Само собою понятно, я мигом навернул свою законную десятину и немного еще сверх того. Ну да, а сам думаю: «Не беда, завтра в Юлесоо будет чем опохмелиться, так что сегодня можно погулять на свадьбе сколько влезет». Заметано. Сегодня утречком скок-поскок пускаюсь сюда, мол, теперь-то будет опохмелка. И – ни тебе вина, ни капли дива, Пивная бочка пуста, бутылки с водкой разбиты, миски со студнем перемешаны, всё изничтожено, словно специально мне назло. Делать нечего, взял я ноги в руки и – в Грязевку к своей тетушке, спросить совета. Тетушка у меня ведьма, зовут ее Оо-Таа-Тенатене-Тоосмама-Лот. «Нет, – говорит тетушка, – нет, дорогой Кярт, это вовсе не назло тебе сделано, это сделано назло хозяину праздника». Хорошо же, я столько верст отмахал, даже волдыри себе на ногах натер, и это притом, что голова у меня трещит и во рту препротивно; ясное дело, душа моя на супостата озлилась. Ну и спрашиваю: «Открой мне, тетушка, как зовут того человека, который изничтожил свадебное угощение на хуторе Юлесоо?» Тетушка мне на это: «Его имя Хейнрих Георг Аадниель Кийр». Заметано! Обнял я тетушку, погладил по головке, приласкал тетушкину кошку – и снова в путь, как бы, думаю, изловить названного человека. И вот те на, к ночи он сам притаскивается в Юлесоо на свадьбу.
Голос черта, звучавший сначала на низких басах, раз за разом становится все более высоким и, в конце концов, обнаруживается, что черт безбожно шепелявит, словно во рту у него пробка или же кусок теперешнего хлеба по чекам.
– Ну да, – продолжает чудище, – как я уже сказал прежде, с тобой, арендатор, и с тобой, мельничный батрак, у меня нет никаких счетов, зато с Хейнрихом Георгом Аадниелем Кийром – хоть отбавляй. Ответь-ка мне, Георг Аадниель, зачем ты расколошматил и свалил в кучу все запасы еды и питья в юлесооской кладовке? Отвечай! Я могу немного и подождать, но долго ждать не стану.
– Я-а, я-а н-ничего не делал, – пищит Кийр плачущим голосом.
– Врешь! – рявкает черт. – Имей в виду, Йорх Аадниель, за вранье тебе причтется дополнительно.
– Нет, ну, хёх, хёх, я и вправду ничего не делал.
– Ах так! Стало быть, ты хочешь мою старую мудрую тетушку вруньей выставить! Ну-ка, батрак с мельницы, разведи в печке огонь и вскипяти котел воды. Мне хочется поварить этого человека, примерно три четверти часика и поглядеть, скажет он тогда правду или нет.
