– Ого, – удивленно восклицает Киппель, переступая порог, – никак господин писатель уже поднялся с постели?
– Да, – отвечает Леста, не глядя на вошедшего.
– Ну вот, – с ходу продолжает делец, – вот она, бутылка, которую мы снесем в подарок жениху, а это – вторая, ее мы разопьем в дороге. Обе – всеконечно! – с тремя звездочками.
– Оставьте в покое свои бутылки! – недовольно восклицает Леста.
– Как так, – изумляется предприниматель, – с чего это мне оставлять их в покое, ежели я их уже купил?! Видать, господин писатель встал нынче с левой ноги и потому пребывает в плохом настроении. Но ежели я вам сейчас расскажу все, что я видел и слышал в городе, ваше настроение всеконечно изменится.
– Пустое… – машет Леста рукой.
– Нет, благоволите выслушать, господин писатель – по городу сегодня разгуливают необычные люди, и еще какие!
– Можно себе представить! Бывший управляющий торговлей Носова с бутылками под мышкой – не Бог весть какое необычное явление. А, может быть, вы успели уже опустошить какую-нибудь бутылку и увидели самого Носова. Однако меня и это ничуть не интересует.
Лишь теперь Пеэтер Леста бросает, наконец, через плечо взгляд на своего соседа по квартире, чтобы увидеть, какое у того на лице выражение после всего им, Лестой, сказанного. Лицо Киппеля и впрямь изменилось до неузнаваемости. Над его бородой, которая еще утром была более или менее приличной, кто-то, несмотря на дорогой праздник, довольно-таки бесцеремонно потрудился: от нее осталось всего ничего, какая-то смешная кисточка – пятикопеечная бородка, если можно так выразиться, или и того меньше. Большие усы на худощавом с высоко расположенными скулами лице Киппеля делают его слегка похожим на тюленя. Несмотря на свое плохое настроение, на свою хандру, Леста не в состоянии удержаться от улыбки. «Представитель» Энгельсвярка замечает это и спрашивает с усмешкой:
– Ну, как? Нравится господину писателю мой новый циферблат?
– Превосходно, превосходно! – отвечает Леста. – Никак и вы тоже по примеру Тоотса решили жениться?
– Аг-га, аг-га! – внезапно оживляется Киппель. – Ведь я теперь выгляжу лет этак на десяток моложе, не правда ли?
– Больше, – возражает Пеэтер Леста. – Вы помолодели лет этак на пятьдесят.
– Ну нет, – предприниматель смеется, – вы малость перехватили. Пятьдесят лет назад я еще без штанов бегал, а десяток – еще куда ни шло… это реально. Именно так сказал мне тот самый человек, которого я встретил на улице. А уж этому человеку верить можно, он чуточку постарше и посерьезнее, чем господин писатель.
– Гм… – Леста задумывается. В то время как неутомимый предприниматель продолжает свою болтовню, строит планы на будущее, хвастается, что возьмет в жены – в целях расширения дела! – какую-нибудь богатую вдовушку, молодой писатель хмуро смотрит в окно, провожая взглядом падающие с неба хлопья снега. Откуда-то слышатся тяжелые удары церковного колокола, он звучит медленно и скорбно, словно бы хочет поведать не о радостях рождества, а какую-нибудь печальную историю. Пеэтеру Лесте вспоминаются рождественские праздники его детства и школьных лет, и от этого настроение молодого человека почему-то становится еще более удрученным. Нет, он не сожалеет о прошедших днях, не мечтает вернуть их – ведь и в прошлом не было ничего особенно радостного, и все же чувство, которое с особой силой угнетает его нынче, правильнее всего назвать предельным одиночеством. Хорошо же, сегодня он поедет в Паунвере, в свою родную деревню, но найдется ли у него и там хоть один настоящий друг, такой, каким был, к примеру, Арно Тали? В деревне у каждого хватает своих хлопот, а приятельство за стаканом вина – не для него. Ну конечно – родители. Ради родителей…
То ли самому Киппелю надоедает собственное бахвальство, то ли он решает закончить свою болтовню, видя, что его все равно не слушают – как бы то ни было, он втыкает себе в рот новую сигару, кладет руку на плечо Пеэтера Лесты и произносит неожиданно просто:
– Тали – здесь.
– Тали? – восклицает молодой человек, глядя на соседа по квартире большими глазами. – Так где же он? Куда же он делся?
