Что у нее есть деньги — это его не занимает, он слишком мало смыслит в подобных вещах. Ему ведь не много нужно. Но оно, понятно, хорошо, раз все о том говорят. Сам он, когда думает об этом, испытывает нечто вроде благоговения. От этого все кажется, если возможно, еще более необыкновенным.
Только бы не получилось, что ему никогда больше нельзя будет пойти постоять у переезда, об этом он все-таки будет скучать. Уж очень привык, а к чему привыкаешь, с тем всегда жалко бывает расставаться. Для него ведь это вроде ремесла. Но коли Фрида посчитает, что такая работа теперь не по нем, то он, ясное дело, покорится. Ничего, все будет хорошо. Он не хотел об этом прямо спрашивать. Успеется еще. Он ее любит, и это главное, любит ее несказанно и ради нее готов на все. Он любит Фриду за то, что она такая, как есть. И еще за то, что она к нему так добра и одна из всех его приветила.
Вот как все обстоит. Любовь, и только любовь, владеет ими обоими.
Да, Юнас… Фрида сидит и думает о нем, какой он человек. Нет, как он тогда в лесу, прошлой весной, притянул ее к себе и сказал, что она — самый прекрасный в мире цветок. О, он умеет так замечательно сказать, что другим таких слов и не выдумать. Он умница, у него светлая голова, она-то хорошо это знает.
Агнеса кончила укладывать волосы.
— Ну все, Фрида, краше ты уж не будешь, — говорит она.
— Дорогая ты моя, но так, по-моему, очень красиво. Спасибо тебе!
Они еще раз придирчиво оглядывают ее и находят, что теперь прическа гораздо лучше, наряднее сделать невозможно.
— Я думаю, нам надо поторапливаться, давай-ка платье надевать.
— Да, пора уж, наверно. Ах, Агнесочка, ты не представляешь себе, какое у меня удивительное чувство.
— Да что ты!
— Подумай — обряжаться невестой… Прямо как во сне. Даже не верится, что это наяву.
— Знаешь, если б ты хотела послушать моего совета, надела бы ты лучше свое черное праздничное платье, оно тебе так к лицу.
— Ну что ты говоришь, Агнеса, дорогая. Как же можно!.. — Фрида взирает на нее в величайшем изумлении, чуть ли не расстраиваясь из-за того, что она способна предложить такое. — Невеста же должна быть в белом, ведь это радостный праздник.
— Да знаю я, но только… ну, такое мое мнение. А там делай, как тебе угодно.
Они делают, как Фриде угодно. Да и странно, если бы было иначе, ведь она и справила себе белое платье единственно ради этого дня, сидела, шила много ночей подряд. И о чем она только не перемечтала, пока над ним трудилась! Агнеса помогает ей надеть его. Оно такое красивое и наглаженное, надо постараться ничего не измять. И чтоб кружева нигде не подогнулись. Вот только сорочка сзади исподнизу выглядывает. Что же делать, придется ее прикрепить.
Агнеса прислушивается:
— Никак пастор пришел.
— Что ты, не может быть, — тихо говорит Фрида, чувствуя, как кровь отливает от лица.
— Да ты послушай, как там все примолкли-то.
— Тогда нам надо поскорее кончать, — еле слышно говорит Фрида.
Юнас осторожно стучит в полуоткрытую дверь.
— Пастор пришел, — благоговейно шепчет он.
— Юнас, миленький, это ты? Нет, не смотри на меня, еще нельзя. Но мы сейчас, сейчас, вот только прикрепим в одном месте, и все. Пастор уже здесь, говоришь. Значит, подошел наш час… Странно, и чего это она высовывается? Агнесочка, ты уж поторопись, ладно?
— Да ты хоть стой спокойно, чтоб мне подобраться!
— Да, да, конечно… Юнас, что пастор-то сказал?
— Пастор что сказал? Он ничего не говорил.
— А ты-то с ним поздоровался?
— Нет, я сразу ушел, как его завидел.
— Ушел?
— Да, сразу к вам наверх пошел.
— А, ну да, ну да, чтобы нам сказать, это ты хорошо сделал. Сейчас вот еще венец наденем — и я готова. Юнас, миленький мой, все ли там как следует, внизу-то?
— Да вроде все, Фридочка, очень даже красиво.
— Горшки-то с цветами там ли стоят, где надо?
— Как будто там, да.
— А кружевные салфетки на скамеечках, Хульда про них не забыла?
— Не забыла, нет, лежат.
— Да, а торт-то? Торт, Юнас! Точно ли его принесли?
— Этого не скажу, а только я видел, как Клас принес большущую коробку, так я думаю, не с тортом ли она.
— Да, наверно, с тортом. Хоть бы все прошло благополучно. Чтобы все было так, как должно быть. В этот большой и торжественный день в нашей жизни. Они кофе-то пили, Юнас?
