— Кирилл, ты, часом, не болен? Я же сказал никаких ЦРУ. И вообще, выбрось всю эту муть из своей башки. Я сам, о чем надо, позабочусь.
— Хорошо, договорились. Но ты должен поговорить с сыном сегодня же. Ты подумай, когда ты уже поменяешь эту тачку? Или ты ждешь, пока она сама развалится. А? Что? Тебе она нравится?
— Мине она нравится.
— Ах, никогда не думал, что «Волва» может кому-то нравиться.
На последних репликах я уже сидел за рулем, пытаясь отодвинуть его от окошка. Еще пара, другая словечек — бай, бай — и я, наконец отъехал.
«Бай» по-английски — пока.
Настырность Кирилла, больная вне сомнения, все более отвращала и по другой причине. Она мне казалась пародией на меня самого, еще совсем недавно подозревавшего Хромополка в том же грехе. Правда, тягаться с Кириллом — задача непосильная. Но неисповедимы пути нашей психики. Их финты часто непредсказуемы и не всегда управляемы здравым смыслом. Понимая, что любой, с таким стажем коммунистической жизни, как у нас, был бы с легкостью пойман на эту наживку, я все же был уверен, что если Кирилл — и пародия на меня, то чрезмерно гротескная и злая.
— Нина твоя, — говорит Хромополк, — похожа на татарку.
— На татаро-монгольское иго, — говорю я.
— Вот именно, — говорит он и между прочим вставляет нечто о том, что согласно новым историческим раскопкам никакого ига в России не было, а было просто сотрудничество и добрососедство. Знаю ли я об этом?
Да, знаю. Где-то уже об этом читал. Но слышать это из его уст, не буду врать, приятно. Поэтому молчу, не перебиваю, а слушаю, причем с некоторым открыто подчеркнутым вниманием, и пока слушаю, ловлю себя на довольно сволочной штуке. Чем больше его высказывания приближены к моим собственным мыслям, тем симпатичнее он мне кажется.
Он закончил изложение идеи, отрицающей трехсотлетнее татарское иго на нашей святой Руси, а я все молчал, гадая, о чем раньше его спросить. О том, откуда он все это знает, или о том, есть ли при нем фотография его отца. Второй вопрос волновал меня больше, хотя первый был и логически, и этически уместнее.
— Нет ли у тебя, часом, фотографии твоего отца?
— Нет, а что?
— Ничего. Просто гляжу на твое лунообразное рыльце и думаю, вы, должно быть, тоже из степного рода-племени.
— Кто знает, смешанные браки с ордой были вполне нормальным явлением. А вообще, если хочешь знать, я дико похож на отца.
— Дикий хан-батыйчик.
— Нет, серьезно. У нас есть фото, где он в том же возрасте, почти одно лицо.
— Он что? Тоже гэбэшничал?
— Энкэвэдэшничал.
— Ну да, какая разница? Яблоко от яблони недалеко падает, — сказал я нейтральным тоном, так, машинально, не вкладывая в этот избитый и весьма зловещий в свое время афоризм ни грана суда или какой бы то ни было другой оценки. Даже мысль моя в этот момент была уже не здесь, а где-то там, с Кириллом. Какой же он мудило, этот Кирилл, со всеми его эликсирами и фанатизмом!
— Отец мой, — сказал Хромополк, — не яблоней был, а дубом. Он верил им. Думал, в самом деле, новый мир строит, от контры избавляется. Идеалы, мечту имел. За них и поплатился. Под конец, незадолго до смерти усатого.
Мне нравилась эта наша с ним беседа, впервые за все время спокойная, без всяких уколов, желчи, беглых ужимок и плоских поддевок. Впервые его круглое батыйское — как я раньше не нашел этого сходства? — лицо не только не раздражало, но, напротив, внушало доверие.
Я верил, что его отец верил им, что он верил в новый мир, в то, что сражается с настоящей контрой. Да, и душа, и руки у него, конечно же, были в крови. Но что поделаешь, вся человеческая история, со всеми ее фанфарами и пышностью — в крови! Слишком кровавы следы прогресса, — написал кто-то из молодых немцев после поражения отцов-нацистов.
Мы приходим в этот мир, мы выпадаем из мам отнюдь не на пустое место. Уже все заготовлено к нашему приходу. И святые идеалы, и высокие интересы, и любовь к народу, и знамя отчизны, и гордость, и ненависть к ненашим — и все, все. Если бы историю делали одни подонки, было бы и проще, и легче. Но в том-то и дело… В том-то и дело, что честные и порядочные. И убежденные, и искренние. Пырнуть сердце врага — удовольствие и подвиг. Главное — чтобы во имя.
