Не думаю, что они приняли меня за некую знаменитость, но распознать во мне иностранца было не так уж трудно. Впрочем, вся Америка — страна иностранцев, так что вряд ли этот фактор сыграл какую-то роль. Скорее всего, здесь сработала привычка угождать клиенту, присущая любому бизнесу, в том числе — и церковному.
Да, в современном западном мире слово Божье подвержено конкурентной борьбе в той же степени, в какой пребывают дела сугубо мирские. Успех и само выживание религиозного заведения всецело подчинены численности прихода. Поэтому каждое из них приноравливается к особенностям населения прилегающей округи.
При этом строгие догматы и обряды — начиная от одежды священника и паствы и кончая содержанием проповеди — не только лишаются строгости, но и весьма основательно преобразуются. Сегодня уже не диво встретить женщину в качестве попа или даже раввина, обнаружить среди прихожан или даже проповедников легальных гомосексуалистов, прийти в храм в стильных разодранных джинсах и футболке.
Церковь, в которой я сейчас находился, и представляла собой такой вот рассадник религиозного либерализма. Помещение, построенное ярусами, выглядело как огромный современный концертный зал. Позже я узнал, что оно вмещает шесть тысяч зрителей. Шокированный такой невообразимой громадой возбужденного люда, я поначалу потоптался у дверей, не зная, куда приткнуться, разглядывая высоченные боковые стены, вдоль которых сверху донизу сбегали широкие ступеньки. Широкие, но низкие. Если сядешь — ничего не будет видно.
Поняв, что придется стоять, я решил выбрать место поближе к сцене у противоположной стены и отправился туда. И вдруг — везение. Второе везение за один вечер. Видимо, господину Всевышнему не терпелось преподать проклятому атеисту урок радушия. Неподалеку от сцены, на самом крайнем кресле я увидел наваленную одежду.
— Простите, здесь не занято?
Молодой парень поднял глаза, потом поворотился за советом к сидящим рядом, потом снова ко мне, потом, взяв в охапку одежду, роздал ее хозяевам. При этом он мягко улыбался, приглашая меня сесть. Видимо, одно семейство. Жена, родители, родственники — все свои.
— Как удалось вам занять столь удобные места? Когда же вы пришли? — спросил я, чтобы разрядить смущение.
— Теща моя здесь с трех часов дня, она и заняла.
Познакомились, разговорились. Он дал мне программку вечера, сообщил, что он программист, а жена его заканчивает учиться на математика.
Вот так — молодые, увлеченные логикой мозги. Компьютерщик и математик. И вот — Бог.
Причем же Бог?.. Не иначе, как родители затащили.
Но он, словно прочел мое недоумение, тут же заговорил о том, как хороша наша церковь, в каких кружках он участвует, какие классы посещает, нахваливая священников, широту их познаний и, особенно, их открытость полемике и готовность отвечать на любые вопросы.
Я хотел сообщить ему, что партийные профессора у меня на родине тоже готовы были к открытому обсуждению любых вопросов, если соблюдать одно совсем маленькое, незаметное такое, неписаное правило: не смей сомневаться в святости коммунизма и его дорогих вождей. А так — чего хочешь говори, спрашивай и творчески обсуждай. Но сообщать ему об этом я не стал, потому что он сам знает, что коммунизм со свободой не совместим, а вот Бог… Бог — совсем другое дело.
Неловко было возражать человеку, с юношеской захваченностью верящего в возможность вольного обсуждения непреложной догмы. Ведь это — противоречие нашего сознания вообще. То, во что мы верим, — никогда не догма, и нам кажется, что мы готовы к любому свободному обсуждению.
— И все-таки я не понимаю, — говорю я с предельной вежливостью, — атеисты ведь не занимаются способами интерпретации Бога — они его попросту отрицают. Вы сомневаетесь в Его существовании?
— Нет, но готов обсуждать.
— Для чего?
— В споре рождается истина. Не всем, извините, истина Бога доступна легко и сразу.
Я захлопал ушами. Значит, он пришел на этот диспут с целью приобщения к Богу заблудших овечек, несчастных, вроде меня, атеистов. Смешно, но знакомо. Говорить было не о чем — я замолчал и почувствовал, как невидимая стена отчужденности выросла между нами буквально на глазах. Его расположенность как рукой сняло.
