Низенького роста, худощавый, отличавшийся крепким телосложением и большой живостью, Каменский был наделен природным умом, остроумием, соединенным с блестящим образованием. Он изучил высшую математику, владел несколькими языками, любил литературу — издал впоследствии «Душеньку» Богдановича, «знал тактику», по отзыву Суворова, и выделялся личной храбростью и отвагой. Отличился он во взятии Хотина и штурме Бендер, хотя скорее как прекрасный исполнитель, нежели талантливый полководец. Идеалом Каменского всю его жизнь оставался Фридрих II, к которому он ездил на выучку в 1765 году.
Смелый в бою, он был тираном в жизни. Совсем не умел сдерживаться, отличался раздражительностью, вспыльчивостью, желчностью, непомерным самолюбием и разнузданной похотливостью. С дворовыми и солдатами он вел себя хуже зверя — на маневрах кусал провинившихся — и отличался бешеной яростью в семье, дав однажды своему сыну Сергею, бывшему уже в чинах, двадцать ударов арапником. Каменский кончил жизнь в 1809 году под топором пятнадцатилетнего крепостного, родного брата его любовницы. Таков был человек, бок о бок с которым Суворову предстояло сражаться против турок.
По генеральному плану Румянцева в 1774 году предусматривалось перенесение военных действий за Дунай, наступление до самых Балкан, чтобы сломить сопротивление Порты. Для этого корпус Салтыкова должен был обложить крепость Рущук, сам Румянцев с двенадцатитысячным отрядом осадить Силистрию, а Репнин — обеспечивать их действия, оставаясь на левом берегу Дуная. Каменскому и Суворову предписывалось наступать на Базарджик и Шумлу, отвлекая на себя до падения Рущука и Силистрии войска верховного визиря, причем в спорных вопросах первенство отдавалось Каменскому. Он стал генерал-поручиком на год раньше Суворова и потому имел преимущество по «отвесу списочного старшинства». Зависимость от Каменского была неполной, двусмысленной, отношения двух генералов — натянутыми. Проявляя строптивость, даже неизвинительное самовольство, Суворов не желал подчиняться Каменскому. В свою очередь, умный и проницательный Каменский втайне признавал достоинства Суворова и, возможно, даже завидовал ему. Ясно, что две эти горячие головы не могли ужиться вместе.
В последних числах мая отряды Каменского и Суворова разными дорогами направились к Базарджику, причем Суворов выступил двумя днями позже условленного. Антипатия здесь взяла верх над долгом. По всему видно, он вообще не хотел соединяться с Каменским и даже двинулся совсем другой дорогой, чем было обговорено. В результате Каменский потерял с ним связь, пожаловался Румянцеву и получил от него подтверждение своего старшинства: «Власть ваша ознаменена изражением, чтобы вы предписывали исполнять г. генерал-порутчику Суворову». Но Суворов хорошо знал себе цену и мог за себя постоять. Когда он сталкивался с несправедливостью, то позволял себе не подчиняться приказу. Так было, например, перед разгромом Огинского в Столовичах.
2 июня после удачного дела Каменский занял Базарджик, откуда перешел в деревню Юшенлы. Здесь в час пополудни 9-го числа с ним наконец соединился Суворов. Выяснять, кто прав, а кто виноват, не было времени. Суворов тотчас вызвал своего любимца майора Василия Арцыбашева, сменившего в те поры зеленый пехотный мундир суздальцев на голубой гусарский доломан Сербского полка, и послал его, на рекогносцировку, совершенную, по словам очевидца, против воли Каменского. К западу от Юшенлы на девять верст тянулся густой Делиорманский лес. Было раннее июньское утро. Арцыбашев с желтыми гусарами и казаками ехал дурною, узкою дорогой. В это время навстречу ему двигался ничего не подозревавший турецкий разъезд с генерал-квартирмейстером во главе. За разъездом следовал сильный отряд спагов и пеших албанцев. В день, когда Каменский занял Юшенлы, к городку Козлуджи подошел и стал лагерем сорокатысячный корпус Хаджи-Абдур-Резака. Таким образом, только лес разделял русских и турок.
Абдур-Резак был известным дипломатом — впоследствии он станет министром иностранных дел Порты. На бухарестском конгрессе 1772 года он представлял Турцию и сделал все от него зависящее для прекращения войны. Русский посланник Обрезков сильно хвалил его, сообщая в Петербург, что хотя весь свой век прожил с турками, но «такого добропорядочного и добродетельного человека не нашел». Последнее, впрочем, не мешало Абдур-Резаку состоять на жалованье русского правительства. Заподозренный в измене, он променял перо дипломата на шпагу и был отправлен совершить поиск к Гирсову. Двадцатипятитысячным отрядом его пехоты командовал свирепый Янычар-ага, конницей — пять двухбунчужных пашей.
