Молитор отступил к восточной оконечности озера Кленталь, усилив свою бригаду подходившими от Глариса подкреплениями. Позиция его была почти неприступной: с одной стороны непроходимые горы, с другой озеро и топь, в середине узкая дорога, где могли пройти рядом лишь два человека. Перед выходом из теснины французы расположились за каменной оградой кирки.
Шедший в голове австрийский батальон встречен был залпом. Несколько атак захлебнулось: слишком плотен был огонь французов. Багратион дал отдых измученным войскам. При малейшем шорохе французы стреляли. Русские были голодны, очень голодны: у многих по нескольку дней и сухаря не было во рту. За небесное благодеяние, за милость Божию всякий почитал несколько добытых картофелин.
Князь Багратион, страдавший от раны в бедро левой ноги, сидел, прислонясь к скале, и, ожидая чего-то, говорил расположившимся рядом солдатам:
— Подождите, только немножко подождите! Скажу: «Вперед!» — и дружно ударим. Пардону нет!
— Слушаем, ваше сиятельство! Как бы поскорее! — отвечали продрогшие солдаты.
В темноте послышался голос:
— Где князь Петр? Где Петр?
Появился Суворов, измокший, дрожавший в жиденьком своем плаще. Багратион встретил его и, почти насильно ведя к скале, шептал:
— Ради Бога, говорите тише, ваша светлость!
Вдруг рой французских пуль и картечь пронеслись над озером. Суворов сердился:
— Князь Петр! Я хочу, непременно хочу назавтра ночевать в Гларисе!
— Мы будем там! — успокаивал фельдмаршала Багратион. — Недавно послал я с батальоном гренадер Ломоносова с верным проводником влево на полугорье, а на самый гребень подполковника Егора Цукато. Головою ручаюсь, ваша светлость, вы будете ночевать в Гларисе.
— Спасибо, князь Петр! Спасибо! Хорошо! Помилуй Бог, хорошо! — отрывисто говорил Суворов, которого отвели на отдых в овечий хлев.
Перед рассветом обеспокоенный выстрелами Молитор отправил отряд занять позицию в горах, но опоздал: вершина была уже захвачена русскими. Французы в кромешной тьме открыли сильный ружейный огонь. В ответ батальон, занявший кручи, кинулся на выстрелы с криком «ура». Многие сорвались в пропасть и разбились, но еще более пострадал неприятель от этой неистовой атаки. Войска Дерфельдена, стоявшие внизу, также повели наступление, а Ломоносов начал обходить кирку. Страшась окружения, Молитор быстро отступал по узкой дороге. В шести верстах, у деревни Нецсталь, он снова закрепился. После упорного боя Багратион выбил его и отсюда, с ходу захватив и деревню Нефельс на берегу реки Линты. Однако в это время к деморализованной бригаде Молитора подошло подкрепление генерала Газана. Французы, получив перевес в силах, завладели вновь Нефельсом. Авангард Багратиона, чрезвычайно измотанный непрерывными боями и тяжелым походом, опять прогнал их из Нефельса. Пять или шесть раз местечко это переходило из рук в руки и осталось за русскими, когда Суворов послал Багратиону приказание отходить к Нецсталю. Путь на Гларис был открыт.
В наиболее трудном положении находился корпус Розенберга, прикрывавший отход главных сил в Муттенской долине. В строю имелось тысячи четыре солдат, не считая спешенных казаков. Полки арьергарда все еще тянулись через Росшток, охраняя вьюки. У Массена было десять тысяч, и он порешил безотлагательно произвести рекогносцировку, чтобы выведать положение русской армии.
Отряд Розенберга стоял в две линии перед селением Муттенталь, имея впереди до трехсот охотников и роту егерей под командованием майора Ивана Сабанеева. К вечеру 18 сентября были доставлены вьюки с патронами и крошечным запасом сухарей. Сабанеев объявил охотникам, что бить врага насмерть было именно приказом Суворова, что это его непременная воля. Перед сумерками к передовым прибыл Максим Васильевич Ребиндер и, собравши всех, сказал:
— Дети! Помните, что вы русские. Охулку на руку не класть! Бить врага, и бить храбро, дружно, живо. Стрелять метко, класть штыками. Помните, дети, у страха глаза велики! Труса надо выкинуть, как паршивую овцу из стада: трус в сражении — дело пагубное, заразительное, как чума. Слышите, дети? Это мое вам слово — слово старика, пятьдесят лет служащего отечеству.
