Впереди колонн стояли генералы. Подъехав к ним, Багратион увидел Суворова, который лежал, завернувшись в свой ветхий плащ из синего тонкого полусукна. Едва успел Багратион перемолвиться с генералами, как фельдмаршал откинул плащ, вскочил:
— Помилуй Бог, заснул, крепко заснул! Пора!
Все это время он лежал, вслушиваясь в разговоры генералов, приезжающих с поля битвы адъютантов, и обдумывал предстоявшее дело. Теперь, через четыре-пять часов боя, французы понуждены были ввести в сражение к западу от Нови свои основные силы — около двадцати пяти тысяч. Край, таким образом, свою задачу выполнил. Расспросив наскоро Багратиона и взглянув еще раз на позицию, Суворов приказал ему и Милорадовичу наступать в направлении городка Нови, лежавшего у самой подошвы гор, посредине между двумя реками.
Авангард русских так смело подался вперед, что французы не удержались и ретировались в Нови. Русские, повернув правее города, продолжали под ядрами и картечью подниматься на высоты. Французские стрелки оставались почти невидимыми, тогда как колонны, беспрестанно задерживаемые канавами и изгородями, оказались открыты выстрелам. Авангард нес огромные потери. Три вражеские батареи, неуязвимые для русских пушек, вели непрерывный огонь из-за гребня горы. Вдобавок генерал Гарданн вышел из Нови и ударил в левый фланг атакующих. Малочисленные войска Багратиона начали отходить под прикрытием казаков и австрийских драгун.
Как раз в это время появилась свежая французская дивизия Ватреня: республиканский генерал запоздал выдвинуться к Нови, и теперь головная его колонна случайно вышла во фланг русским. Суворов сейчас же двинул против неприятеля большую часть войск Милорадовича и послал приказание Дерфельдену спешно выступить к Нови.
Милорадович и Багратион пошли теперь левее городка, передовая бригада Ватреня отступила, но атака не удалась и на этот раз. Гарданн опять вывел свои войска из Нови и ударил в правый фланг Багратиона, а две бригады Ватреня, только подоспевшие к месту битвы, взяли в штыки левое крыло Милорадовича. Угроза нависла над всей левой частью фронта союзников. Но тут показались колонны Дерфельдена — они бежали на выручку товарищей.
С барабанным боем и развернутыми знаменами, как на мирных маневрах, русская линия стройно двинулась вперед. Французы отступили на гребень горы, и вспыхнул яростный бой. Как град сыпались вражеские пули и картечь. Неприятель дрался отчаянно. Вторая атака Дерфельдена была безуспешной: не хватало сил взять громящие батареи. Внезапно густая колонна прорвала рассыпную линию сборного батальона и Московского гренадерского полка.
Находившийся беспрестанно в огне, в гуще боя фельдмаршал появился среди отступающих. Быстро разъезжая, вдоль линии, он громко повелевал:
— Ко мне! Сюда, братцы! Стройся! Подъехавшему тут же Дерфельдену сердито сказал:
— Помилуй Бог! Имей под рукой запас!
Вверх по косогору уже бежал из резерва батальон пехоты.
— Братцы! — обратился к солдатам Суворов. — Вперед! Мы русские! Бей штыком! Колоти прикладом! Не задерживайся — шибко вперед! Ух, махни! Головой тряхни! Вперед!
Гренадеры ворвались на французскую батарею. Лишь управились с ней, как показалась новая колонна в синих мундирах и треуголках. Полковник Харламов и генерал-майор Яков Тыртов в один голос крикнули:
— Дети, к нам! Оборачивайте пушки! Заряжай! Катай!
Гренадеры в мгновение повернули неприятельские орудия, зарядили картечью и дали по колонне залп. Она поколебалась и раздалась. Харламов, огромный старик без шляпы и с двумя пистолетами, увлек за собой солдат:
— Дети, вперед! Ступай, ступай в штыки! Ура! Французы побежали, но гребень горы снова не был взят.
Было уже за полдень, а союзники еще не одолели неприятеля. Солдаты выбились из сил: от расслабления и жажды иные падали, а легкораненые умирали от изнурения.
Быть может, никогда еще за свою долгую военную службу Суворов не встречал столь яростного сопротивления. На его глазах атаки отражались одна за другой. В запале он говорил успокаивавшим его генералам, что не перенесет поражения. Ему справедливо возражали, что отбитая атака не есть еще поражение, но он и сам прекрасно понимал это. Более того, фельдмаршал чувствовал, что развязка боя близка. По всему было видно, что противник ввел в сражение все свои силы, меж тем как у союзников оставались в резерве девятитысячный корпус Меласа и еще далее к северу, перед Тортоной, сильный корпус Розенберга.
