В три часа пополудни в столицу Пьемонта вступил Суворов с главными войсками, встреченный еще более восторженно, чем в Милане. Вечером город был празднично иллюминирован. Главнокомандующий разместился в нижнем этаже одного из домов. Вскоре к нему привели парламентера от Фиореллы. Раздраженный изменою жителей комендант заявлял, что будет бомбардировать город до тех пор, пока союзники не оставят его. Впрочем, кажется, истинной целью посольства было разведать о доме, где остановился русский фельдмаршал. И хотя парламентера от самых ворот цитадели до комнаты Суворова вели с завязанными глазами, он все же преуспел в своем намерении. По отбытии его на Турин обрушился град бомб, картечи и каленых ядер, причем многие направлялись точно на дом фельдмаршала. Во дворе у него было убито несколько лошадей; ординарцы и адъютанты получили ранения.
Денисов поспешил к командующему несмотря на ночное время.
— Что ты, Карпыч? — спросил его фельдмаршал.
Тот доложил, что французы метко стреляют из цитадели по этому дому.
— Оставь меня, я спать хочу, — отвечал фельдмаршал и повернулся лицом к стенке.
Денисов вышел, но скоро послышался голос Суворова, требовавшего к себе дежурного генерала. К этому времени начались пожары в трех местах города. Жители Турина пришли в отчаяние. Командующий продиктовал Горчакову новое письмо к генералу Фиорелле:
«Если вы против всех обычаев, существующих между народами просвещенными, велите стрелять по городу, то предваряю вас, генерал, что за это потерпят французы, взятые в плен при вступлении в Турин; тогда их всех, не исключая больных, поставят на эспланаде цитадели, и там будут до тех пор держать, пока рассудите вы стрелять по безвинным гражданам. Предоставляю на ваше усмотрение, генерал, какое впечатление ваша месть произведет в народах, которым французы обещали помощь и братство, и что подумает об этом Европа».
Угроза Суворова подействовала: комендант объявил, что не станет обстреливать город, если союзники обяжутся не покушаться на цитадель со стороны Турина. Русский полководец согласился, хотя сторона цитадели, обращенная к городу, была слабейшей.
В Турине фельдмаршал получил известия об успехах союзников в разных местах Северной Италии. 15 мая генерал Повало-Швейковский и Секендорф заняли Александрию, почти одновременно отряд Кленау завладел Феррарой и Гогенцоллерну сдалась миланская цитадель. По случаю новых побед на 17 мая в Турине было назначено торжественное празднество. Утром в доме Суворова отслужили благодарственное молебствие, после чего главнокомандующий в полной парадной форме отправился в собор. Дома он дал обед, пригласив знатнейших жителей города и союзных генералов. Фельдмаршал предложил тост за здоровье Кейма, вместе с Вукасовичем вошедшего в Турин.
Один из венских аристократов, бывший на обеде, заметил Суворову:
— Знаете ли вы, что Кейм — сын сапожника и из простых солдат дослужился до генерала?
— Да! — отвечал Суворов. — Его не осеняет огромное родословное древо. Но я почел бы себе честью после побед Кейма иметь его, по крайней мере, кузеном…
— Трудно разглядеть в солдате будущего полководца, — сказал Дерфельден.
— Правда! — быстро откликнулся фельдмаршал. — Только Петру Великому предоставлена была тайна выбирать людей: взглянул на солдата Румянцева — и он офицер, посол, вельможа. А тот за сие отблагодарил Россию сыном своим Задунайским. Мои мысли: вывеска дураков — гордость; людей посредственных умом — подлость; человека истинных достоинств — возвышенность чувств, прикрытая скромностию!
— Ваше сиятельство! — вставил хитрый Фукс. — Почитатель ваш граф Ростопчин написал мне: «Участь ваша завидна. Вы служите при великом человеке. Румянцев был герой своего века. Суворов — герой всех веков».
Фельдмаршал поморщился:
— Нет, отвечай ему: «Суворов — ученик Румянцева».
Подали меж тем прескверный круглый пирог, который кушивал лишь один Суворов.
— Знаете ли, господа, — сказал он, — что ремесло льстеца не так-то легко. Лесть походит на пирог: надобно умеючи испечь, всем нужным начинить в меру, не пересолить и не перепечь. Я же, — добавил фельдмаршал, смеясь, — люблю своего Мишку-повара — он худой льстец!
