Запоминание «катехизиса» облегчалось, конечно, тем, что суворовская «Наука побеждать» излагалась афористичным и энергичным языком, самый ритм которого — «лети, рви, ломай, скачи» — передавал стремительность и сокрушающую мощь русских чудо-богатырей. Народность слога «Науки побеждать», кажется, не имеет себе ничего равного в литературе того времени. Солдат-полководец, не подлаживаясь, не подделываясь, говорил с крестьянской массой ее же выразительным — «подлым» языком, насыщенным пословицами и поговорками.
Воля великого полководца, сфокусированная в одну точку, направленная к одной цели — победа! — в бою и в ученье магнетически передавалась войскам, а непрерывные успехи под суворовским руководством вселяли в них уверенность, решимость и неисчерпаемую энергию. Не только обученные «науке побеждать» чудо-богатыри, но и австрийские «нихтбештимтзагеры» — «немогузнайки», испытывая на себе его сильнейшее нравственное воздействие, преображались и вносили весомый вклад в виктории Фокшан и Рымника, а впоследствии — Треббии и Нови. Однако главная заслуга великого полководца была в воспитании русского солдата нового типа.
В век палочной дисциплины и жестокой бессмысленной муштры вчерашний крепостной в армии Суворова чувствовал себя личностью, верил в себя и в собственные силы, понимал свой маневр, обретал национальное самосознание и, таким образом, был морально готов сразиться с любым, самым сильным противником. «Имя салдата просто содержит в себе всех людей, которые в войске суть, от вышняго генерала даже до последнего мушкетера» — этот завет Петра I выполнялся свято, и сам Суворов был лишь первым солдатом. Его облик, быт и привычки делали фельдмаршала «своим» для нижних чинов.
Дворянин, сын екатерининского вельможи, полный кавалер отечественных орденов, граф, князь, под конец жизни генералиссимус всех Российских войск, он не только не стремился к тому, что давали все эти привилегии, но был им чужд и враждебен. Когда в фельдмаршальском мундире, увешанном бриллиантами стоимостью в несколько деревень, он сморкался перед строем в два пальца или садился с артелью за кашу — все это не было позерством. Известно, что некий генерал, вздумавший идти по его следам, стал вести себя по-суворовски, чудить и шутить, но в ответ вызвал смех солдат: «Что этот старик к нам привязался?» У всякого другого все это выглядело лишь капризами барина.
Когда возникали особо трудные, почти невыполнимые задачи — под Измаилом, позднее на полях Италийских и в пропастях Швейцарии, — Суворов всякий раз обращался к патриотическому чувству солдата. Вся жизнь его — пример непрерывной борьбы против подражания западной рутине, против военных тактиков, стриженных на немецкий лад, — всех этих веймарнов, Прозоровских, репниных, меласов. Каждым шагом, каждой строкой он отстаивает национальную самобытность в армии. Узнав об одном генерале, что тот не умеет писать по-русски, Александр Васильевич отозвался:
— Стыдно! Но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски!
Воспитывая в войсках патриотическое чувство, любовь к России, сам полководец толковал его расширительно, выводя за узконациональные рамки. «Я русский! Мы русские!» — с гордостью повторяли за ним и грузин Петр Иванович Багратион, и выходец из немцев Вилим Христофорович Дерфельден.
Самобытный военный гений Суворова, однако, никогда не дал бы величайшего в мировой истории полководца, если бы сущность его сводилась к национальной архаике, верности дедовским заветам «Изучая Суворова, — заметил военный историк Марченко, — вы следите за ростом и развитием при содействии Петра I преобразованного русского человека». Внук генерального писаря Преображенского полка и сын Петрова крестника, Суворов преклонялся перед этим «вечным работником» на троне, его реформами, его победами:
— Я благоговел к нему на Ладожском канале и на Полтавском поле, по его следам дознался я, что он был первый полководец своего века.
Продолжая и развивая военные преобразования Петра, Суворов недаром придавал такое огромное значение учебе, знаниям «Ученье — свет, а неученье — тьма», — утверждал фельдмаршал в своей «Науке побеждать». Многие историки, особенно иностранные, видели в Суворове «варвара», незнакомого с теорией военного дела и побеждающего благодаря «счастью». Эта «ложь, одетая в зипун русской правды», как хорошо сказал суворовский ветеран Я. Старков, не выдерживает никакой критики.
