Однажды, едучи в карете, она послала лакея купить материи. Ревнуя о хозяйской пользе, лакей торговался столь усердно, что у купца лопнуло терпение и он заявил, что предпочитает иметь дело с барыней. Узнав от лакея, что она дочь Суворова, купец подошел к экипажу и принялся просить графиню Зубову принять материю в подарок. Несмотря на все просьбы Натальи Александровны, он наотрез отказался взять деньги.
В памятном 1812 году Наталья Зубова покидала занятую французами Москву, но ее остановили неприятельские патрули. Ей достаточно было ответить, что она дочь Суворова. Французы не только пропустили ее без промедления, но и отдали ей — женщине — воинские почести.
Она скончалась в Москве 30 марта 1844 года.
Поезд из Стрельны до Зимнего дворца — придворную восьмистекольную карету — тянули восемь лошадей. Было начало января 1796 года, и мороз достигал двадцати градусов. Суворов облекся в полный фельдмаршальский мундир, однако шубы не надел и шляпу держал в руке. Так же вынуждены были поступить сопровождавшие его из Стрельны до Петербурга шталмейстер граф Н. Зубов, генералы П. А. Исленьев и Н. Д. Арсеньев. Между тем по приказу шестидесятишестилетнего фельдмаршала одно окошко в карете было опущено, и спутники Суворова жестоко страдали от стужи; Исленьев и Арсеньев из субординации молчали, но Зубов с неудовольствием сказал Столыпину, когда карета прибыла к Зимнему:
— Твой молодец всех нас заморозил!
Екатерина II уже ожидала фельдмаршала в своих приемных покоях. Уважив причуды Суворова, она приказала занавесить все зеркала.
Разговор пошел о предполагавшейся персидской экспедиции, начальствовать которой было предложено Суворову.
Затем со своей свитой полководец отправился в назначенный ему на жительство Таврический дворец. В небольшой спальне с диваном и креслами была готова пышная постель из душистого сена и ярко горел камин. В соседней комнате стояли гранитная ваза, наполненная невской водой, и серебряный таз с ковшом для окачивания. Суворов разделся, сел у камина и приказал подать себе варенья. Он был оживлен, весел и необыкновенно красноречив. Говоря с воодушевлением о милостивом приеме, он, однако, ввернул едкое замечание об «азиятских лаврах», которые привлекают государыню.
На другой день начались визиты. Фельдмаршал принял только Державина и Платона Зубова. Фавориту, встретившему его накануне не в полной форме, он отомстил, приняв его у дверей спальни в одном нижнем белье. Зато Державина дружески обнял, оставил обедать, а свою выходку в отношении Платона Зубова так объяснил поэту:
— Наоборот!
Привлекая в Петербурге всеобщее внимание, Суворов не собирался менять своих привычек, разве что обедывая уже не в восемь, а в десять или одиннадцать пополудни, в окружении гостей. Чуткий и щедрый на сочувствие, он по-разному относился к именитым и чиновным лицам. Однажды за столом, когда адъютант Столыпин раскладывал горячее, фельдмаршал поглядел в окно:
— Чей это экипаж?
— Графа Остермана, — доложил Столыпин.
— В это время Иван Андреевич Остерман, вице-канцлер Иностранной коллегии, был не у дел, оттесненный делающим быструю карьеру А. А. Безбородко.
Суворов выскочил из-за стола и выбежал на крыльцо так поспешно, что адъютант, находившийся ближе его к двери, не мог даже опередить старого фельдмаршала. Лакей Остермана только еще успел отворить дверцу у кареты, как Суворов вскочил в нее, поблагодарил полуопального Остермана за честь, сделанную его посещением, и, поговорив минут десять, простился с ним.
Через несколько дней за обедом полководец снова спросил о подъезжающем экипаже: «Чей?»
— Графа Безбородко! — отвечал Столыпин.
Суворов даже не встал из-за стола, а когда Безбородко вошел, велел подать стул возле себя, сказав:
— Вам, граф Александр Андреевич, еще рано кушать: прошу посидеть!
Делать было нечего: поговоривши с четверть часа, Безбородко откланялся, причем фельдмаршал снова не поднялся из-за стола проводить его. Это был опять-таки прием, оказанный двум лицам «наоборот», в нарочитом контрасте с их положением при дворе. Великий полководец продолжал неистово чудить, защищая собственное достоинство и протестуя против несправедливости.
