Так как у генерал-аншефа не имелось своей посуды, тарелки и приборы являли собою причудливый разнокалиберный набор. Приглашенные расселись в строгом соответствии с чинами. Лишь молодой офицер, недавно прибывший в действующую армию, теснился сесть выше старших. Суворов тотчас же закричал:
— Дисциплина! Субординация! Высока лестница военного чиноначалия! Ступени широки! Кто ступил выше, тот выше и садится!
— Ваше превосходительство, — перебил его находчивый Вернет, — сей молодой человек стихотворец. Он близорук и хотел поближе рассмотреть героя своей поэмы.
Генерал-аншеф мгновенно преобразился:
— Зачем же, батюшка Филипп Иванович, не предуведомил ты меня? Я думал, что это маменькин сынок. А теперь вижу, что это поэтическая вольность. Как не служить, когда барды и трубадуры сулят нам бессмертие!
Он попросил перепуганного юношу принести ему свою поэму, развеселился и с аппетитом принялся за нехитрые блюда, которые приготовил его повар Михаил.
За обедом разговор шел о римском императоре Марке Аврелии, книгу которого «Наедине с собою» только перед этим вслух читал по-французски Вернет.
— Филипп Иванович, — поворотясь к нему, внезапно спросил Суворов, — с какими государями ты бы желал быть вместе на том свете?
— Как это пришло вам в голову? — удивился тот. — Есть разница между царем и бедным учителем…
— Это так, Филипп Иванович! Но скажи чистосердечно.
Подумав немного, Вернет с немецкой обстоятельностью ответил:
— Я бы желал быть с Титом, с Антонином Кротким, Марком Аврелием, Траяном, Генрихом Четвертым, с Людовиком Двенадцатым и с лотарингским герцогом Леопольдом. Они, оказав кому-либо услугу, всегда благословляли тот день.
Суворов обнял своего чтеца:
— Браво, мой друг! Ты избрал для себя превосходное общество. Присоедини же к ним и Петра Первого. Учись скорее по-русски, чтоб познакомиться с сим новым Прометеем, с сим государем, вмещающим в себе многих наилучших государей! — Он оглядел своих офицеров. — Нуте, господа! Кто мне скажет о Генрихе Четвертом?
Храбрые воины сидели понурив головы.
— Сей государь, — несмело начал новичок, нарушивший перед обедом субординацию, — был вождем французских гугенотов, королем Наварры и отличался веселонравием и доступностию. Астролог Нострадамус предсказал ему по звездам великую будущность…
Генерал-аншеф просиял, выскочил из-за стола, подбежал к офицеру и принялся потчевать его редькою — знак особливой милости. Затем, продолжая экзамен, он обратился к невозмутимо сидевшему в продолжение всего обеда де Волану:
— Что есть глазомер?
— Не знаю, ваше сиятельство, — глядя на него в упор, спокойно ответствовал де Волан.
Суворов переменился в лице.
— Проклятая немогузнайка! — Он отбежал от стола и громко зачастил: — Намека, догадка, лживка, лукавка, краснословка, двуличка, вежливка, бестолковка, недомолвка, ускромейка. Стыдно сказать, от немогузнайки много беды! — Генерал-аншеф снова подступился к голландцу: — Что есть глазомер?
— Не знаю, ваше сиятельство!
В смятении Суворов велел растворить окошки и двери и принести ладану, чтобы очистить воздух от заразительного немогузнайства. Все было напрасно. Де Волан никак не хотел говорить «знаю» о таких вещах, которых не знал. Он уже встал из-за стола и в ответ на реплики генерала что-то кричал сам, раскрасневшись лицом и размахивая руками. Суворов бросил в сердцах:
— Не умеет песья нога на блюде лежать, валяйся под столом!
Голландец повернулся, несмотря на свою дородность, ловко вскочил на подоконник — и был таков. Никто еще не успел рта раскрыть, как за ним сиганул в окошко и Суворов.
Прошло несколько тягостных минут. Но вот офицеры заслышали голос своего генерал-аншефа:
— Глазомер! Сие быстрый обзор всех предметов для примерного определения числа и величины их. На войне влезай на дерево, как я при Рымнике. Увидел неприятельский лагерь, местоположение — и поздравил себя с победою!
Суворов появился в дверях, приятельски обнимая упрямого де Волана. Обращаясь к сидящим, сказал:
— Теперь я вижу, почему испанский, непобедимым названный флот Филиппа не мог устоять перед таким упорно грубым народом, каков голландский! И Петр Великий ощутил и оценил это!
