— Как обо всем, — засуетился Степан, — я думал, барышня, что вы только расскажете о совещании на кладбище, о заговоре; а о том, как я подсматривал за графом Казимиром, говорить не будете.
— Не беспокойтесь, об этом говорить не буду, — улыбнулась молодая девушка. — Даже попрошу вас не подсматривать, а следить за молодым графом Олинским, чтобы с ним какой беды не случилось, а то от Колонтая теперь следует ожидать мести.
— Уж будьте покойны, барышня.
— Ну, а теперь ты можешь идти, — сказала старуха Ильинишна, — и смотри, уведомляй нас почаще, а вам бы, Нина Николаевна, пора и в дом, а то, чего доброго, простудитесь.
Дочь застала отца в кабинете разговаривающего с Игельстремом.
— Что с тобою, Ниночка, на тебе лица нет.
— Ужасные вещи узнала, папа; в Варшаве существует заговор; готовят резню русских, — и молодая девушка рассказала все, что слышала от Степана о тайном сборище в склепе кладбищенского костела, умолчав, конечно, о графах Олинских и о предложении Колонтая устроить ее обручение.
Игельстрем хохотал от души.
— Ну и плут же этот крестник вашей нянюшки, милая барышня, придумать такую фантастическую историю… кладбище, склеп, темная ночь, черные плащи и маски… словно из романа.
— Это не фантазия, генерал, а правда, — серьезно отвечала молодая девушка.
— И я склонен верить этому, — поддержал ее отец.
— Да помилуйте, какая же правда: вы говорите, что генерал Мадалинский собирается вести свою бригаду к Кракову, ну и я вам скажу, что вчера вечером, в то время, как вы говорите, происходило собрание заговорщиков, у меня был адъютант Мадалинского. От имени своего генерала он просил меня прислать сегодня к нему офицера для приема оружия, которое бригада складывает.
Отец и дочь с недоумением посмотрели друг на друга, Игельстрем, довольный произведенным впечатлением, от души смеялся.
— Нет, Николай Петрович, верна поговорка: «Что с воза упало, то пропало». Польше больше не воскреснуть. Ни Костюшко, ни трое Костюшек не помогут.
Игельстрем долго еще развивал свои мысли о будущности Польши, как денщик доложил о приходе капитана Громова.
— Вот кстати, — сказал Игельстрем, — Громов, вероятно, уже принял оружие от Мадалинского и сам вам расскажет.
Но у вошедшего капитана выражение лица было далеко не спокойное…
— Ну что, приняли оружие? — спросил Игельстрем.
— Ваше превосходительство, Мадалинский со своей бригадой и легкими пушками выступил еще на рассвете по дороге в Пултуск.
Физиономия у Игельстрема вытянулась.
— Что вы мне говорите! — вскричал он.
— Генерал Мадалинский выступил, ваше превосходительство, и оставил вам вот эту записку.
Ошеломленный Игельстрем схватил записку. В ней были только две строчки. «Скоро мы с вами встретимся, генерал. Надеюсь, наши роли переменятся и не мне, а вам придется слагать оружие», — писал польский генерал.
— Негодяй, — пробурчал сквозь зубы Игельстрем.
— Кроме того, ваше превосходительство, — продолжал капитан Громов, — еще неприятное известие. Только что из Пултуска приехал лютеранский пастор и рассказывает, что Мадалинский напал на шедший к нам наш полк, разбил его, отнял знамена и пушки…
Игельстрем засуетился.
— Послать вдогонку за негодяями казаков… Денисова и Тормосова…
— По-моему, нужно безотлагательно арестовать ксендза Колонтая, Килинского и всех бывших польских генералов, — заметил и Воропанов.
— Арестовать?! Нет, эта мера слишком крутая, и на нее я без явных улик решиться не могу.
После описанных нами событий прошло несколько недель. В Варшаве с виду все было спокойно, и, несмотря на то, что Мадалинский сильно увеличил свои войска за счет присоединившихся к нему мелких польских отрядов, разбил даже пруссаков, Варшава не поднималась.
На этот раз ее бездействие не успокаивало Игельстрема, он стянул все батальоны в одно место и расположил их казарменным порядком. Вблизи же казарм поместились генералы и офицеры со своими семьями.
Нина Павловна переживала мучительные дни. Граф Олинский не показывался, и молодая девушка никак не могла понять, как можно любить и обрекать на погибель любимую девушку. Положим, он принес свою любовь в жертву отечеству, но ведь он знает о готовящейся резне, ей он не сочувствует… Почему же он под тем или другим предлогом не предупредит ее о надвигающейся опасности, не посоветует уехать из Варшавы?.. Она, конечно, не уедет, не оставит одного отца, но все же он должен был предупредить… «Нет, не о такой любви мечтала я, — заканчивала со вздохом молодая девушка свои размышления, — такая любовь мне не нужна, знать ее я не хочу!»
