Близость торжественной минуты, казалось, чувствовалась всеми.
Наконец генералу доложили, что прибыл курьер с письмом от австрийского императора.
Старый воин оживился.
Оживление его возросло еще более, когда в цесарском курьере он узнал фон Франкенштейна, произведенного в штаб-ротмистры.
— Я не только курьером к вам, батюшка, но и волонтером, — говорил радостным голосом юноша. — Примите, дайте докончить военную школу, под вашим руководством начатую.
Старик со слезами на глазах обнимал молодого человека.
— О, как бы я хотел, чтобы ты всегда был при мне, — говорил он с волнением.
Письмо императора он повертел в руках, посмотрел адрес и, не распечатывая, положил его в карман.
— Не теперь, после… Теперь у меня голова готова лопнуть, — докончил он, обращаясь к фон Франкенштейну. — Завтрашний день ты будешь при мне, а теперь ложись и отдохни. Ты устал, а для завтрашнего дня нужны силы.
Но молодой человек не лег, как не лег и сам Суворов.
Собрав генералов и начальников колонн, он вторично во всех деталях начал разрабатывать детали штурма…
Не спали в эту ночь и солдаты.
Было не до сна. В три с половиной часа ночи на воздух взлетела ракета — войска встали. По второй — построились, а по третьей — двинулись к Измаилу несколькими колоннами.
Турки подпустили близко атакующих и встретили их шквальным огнем, но войска не теряли времени. Быстро спустились они по лестницам во рвы и начали взбираться на стену.
Ночь и мешала атакующим, и сослужила им службу немалую. Она скрывала от них ту опасность, которая грозила им на каждом шагу. Солдаты действовали смелее и упорнее.
В короткое время колонна Львова завладела крепостною оградою, очищая ее от турок, но осажденные защищались отчаянно и подобно зверю, преследуемому охотником в его логовище, упорно отстаивали каждую пядь земли.
Правда, они обильно устилали своими трупами крепостные валы, но рядом с ними ложились и сотни русских. Львов был ранен, половина офицеров переранена и убита, а турки стояли крепко, им шли на подкрепление все новые и свежие таборы.
Но вот наконец удалось завладеть крепостными воротами, они открыты, и резерв атакующих врывается в крепость на подмогу своим обессилевшим товарищам.
С прибытием резервов картина боя изменилась.
Подкрепленные батальоны снова начали овладевать оградой, захватили бастион, но комендант Измаила усилил защитников крепостной ограды свежими войсками, и они сами решились на вылазку.
Плохо досталось казакам, едва спустившимся в ров. Почти безоружные, они гибли под сабельными ударами турок.
— Ваше сиятельство, казаки во рву гибнут, — доносит Суворову ординарец.
— Послать туда батальон фанагорийцев и апшеронских охотников, — приказывает генерал.
— Ваше сиятельство, генерал Кутузов еле держится, — доносит другой адъютант, — дважды он оттеснял турок, а теперь сам прижат к валу, войск у него совсем мало.
— Скажи генералу Кутузову, что я назначаю его комендантом Измаила, — отвечает граф, и адъютант скачет с лестным известием, но без подкреплений.
Мало-помалу начинает светать, ясно обнаруживается неравенство сил, атакующие истощены, изнемогли, батальоны поредели, а неприятеля, как говорят казаки, видимо-невидимо.
— Теперь может спасти только одно присутствие духа, — сказал Суворов фон Франкенштейну. — Скачи, Александр, на левый фланг и скажи солдатам, что я отдаю им в полное распоряжение весь город, со всем имуществом, на три дня, а ты, — обращается он к другому адъютанту, — скачи на правый фланг и скажи то же самое.
Отдав приказание адъютантам, он рассылает ординарцев к начальникам колонн с приказом не врываться в город и не допускать грабежа, пока турки не будут сломлены окончательно.
Быстро развозили адъютанты и ординарцы приказания, и одно только имя Суворова магически действовало на изнемогших уже солдат.
Во рву между тем шла отчаянная схватка между турками и казаками. Несмотря на помощь гренадеров и апшеронцев, неприятель имел перевес… Минута, другая — и горсть храбрецов погибнет… Уныние, близкое к панике, охватило станичников… В то время, когда они уже готовы были бежать, на гребне вала показывается всадник на белом коне… Юноша весь в белом, с непокрытою головою, с развевающимися русыми кудрями, прекрасным лицом, озаренным лучами восходящего солнца, он прямо скачет на турок… в правой руке у него высоко поднятый меч, а в левой крест…
