После описанных нами событий прошло 9 месяцев. Суворов за это время совершенно оправился от ран, успел несколько раз разбить турецкий флот, но суворовские победы не приносили много пользы, так как имели характер обороны. Для того чтобы закончить успешно войну, нужно было наступать, но Потемкин медлил, все его поступки и распоряжения отличались нерешительностью, несколько раз Суворов настойчиво предлагал ему штурмовать Очаков, но главнокомандующий не решался.
«Я на всякую пользу руки тебе развязываю, — писал он Суворову, — но касательно Очакова попытка неудачная может быть вредна…
Я все употреблю, надеясь на Бога, чтобы он достался нам дешево; потом мой Александр Васильевич с отборным отрядом пустится предо мною к Измаилу… Подожди до тех пор, пока я приду к городу».
Позднее, когда 17 июня Суворов истребил почти весь флот Гассана-паши, он надеялся, что Потемкин предпримет штурм Очакова. Но не так думал светлейший. По его мнению, Очаков, свидетель такого страшного погрома, должен будет сам сдаться, хотя он и не подошел еще к городу.
«Мой друг сердечный, любезный друг, — писал он Суворову. — Лодки бьют корабли и пушки заграждают течение рек. Христос посреди нас. Боже, дай мне найтить тебя в Очакове; попытайся с ними переговорить; обещай моим именем целость, имения, жен и детей. Прости, друг мой сердечный, я без ума от радости!»
— Не знаю от радости или от безделья, но действительно без ума, — говорил Суворов желчно, читая письмо главнокомандующего. — Только безумный может ожидать сдачи сильной крепости, не предпринимая против ее ничего.
Однако он исполнил приказание главнокомандующего и послал Решетова для переговоров к очаковскому паше.
Турецкий комендант печально улыбнулся.
— Я понимаю, что мой друг, генерал Суворов, посылая мне через вас такое предложение, исполняет одну лишь формальность, — сказал он посланнику. — Он уверен заранее в моем ответе, тем не менее передайте генералу, что очаковский гарнизон будет сражаться до последней возможности.
Ответ очаковского паши указал Потемкину на необходимость осады, и вначале июля он, прибыв из Николаева, окружил крепость, вызвав для командования левым крылом осаждавших Суворова.
Осада потянулась медленно, вяло и была похожа скорее на блокаду.
Потемкин, в ожидании сдачи крепости, не предпринимал ничего, хотя в главной квартире его кипела неутомимая деятельность. Но деятельность эта была особого рода.
Адъютанты и, главным образом, полковник Асташев выбивались из сил, чтобы развлечь главнокомандующего, на которого хандра стала находить все чаще и чаще.
Балы сменялись балами, концертами и спектаклями. Певцы, певицы и музыканты приглашались из Вены и Парижа; целые обозы гастрономических припасов тянулись к Очакову. Можно было подумать, что светлейший собирается праздновать победу и заключение выгодного мира.
Потемкин, окруженный блестящею свитою и толпою знатных иностранцев, жил по-царски.
В описываемый нами день 25 июля, утром, в квартире потемкинского секретаря, генерала Попова, собрался за утренним чаем весь многочисленный штаб главнокомандующего. Все были в хорошем расположении духа, что свидетельствовало о бодром настроений светлейшего.
— Спасибо тебе, Асташев, — говорил один из потемкинских адъютантов молодому полковнику, — выискал итальянскую маркизу и отогнал хандру от светлейшего.
— От светлейшего отогнал, да на себя нагнал, — смеялся другой офицер. — Видишь, что сам Асташев ходит точно в воду опущенный, задела итальянка его сердце, а сама того… смотреть на него не хочет.
— Полно говорить глупости, — вспыхнул Асташев.
— С каких это пор правду стали называть глупостями? Да ты не, сердись… Эк, обидное сказал: задела за ретивое. Да кого она не задела? Меня, думаете, не задела, а Горчакова не задела?.. Небось и он вздыхает… — указал говоривший глазами на Попова. — Всех она, брат, задела, всем вскружила головы. Да беда — не для нас она…
— А я вам скажу, господа, как ни красива ваша маркиза де Риверо, — вмешался в разговор юный офицерик, а далеко ей до Елены Александровны Решетовой, даром что ваша итальянка соловьем заливается. Елена Александровна — русская красавица, герой… Может статься, не споет так, как ваша маркиза, да зато в другом маркизе не угнаться за ней.
