Суть времени. Том 1 - страница 10

Шрифт
Интервал

стр.

У меня есть хороший друг, который очень верно и вопреки всем тяготам и лишениям служил в армии, дослужился до высокой должности, работал в Генеральном штабе, при этом жил в арендуемой коммунальной квартире. И, наконец, озверев от того, что, несмотря на все свои способности (а он окончил аспирантуру и защитился на философском факультете МГУ), он не может не только самореализоваться, но даже просто честно служить (по причинам, всем понятным), он ушел в очень крупную бизнес-группу и получил очень высокую зарплату. Будучи человеком правильно организованным и экономным, он начал копить и, наконец, купил себе двухкомнатную квартиру, чему был страшно рад.

У них с женой двое детей. Через какое-то время сын его привел в эту квартиру жену, а дочь привела мужа, родились дети. В двухкомнатной квартире оказались три семьи. Теперь другу надо купить еще две квартиры, пусть дешевые, для сына и для дочери. Для этого нужна сумма, превышающая полмиллиона долларов, которую этот человек уже никогда не получит.

Значит, оказалось, что проиграло не 90% населения, а 95%, а возможно, и больше. Непонятно, где группа, которая по чечевичной похлебке выиграла? Она очень мала.

Любая революция, для того чтобы сделать реставрацию необратимой, осуществляет очень простые вещи. Она что-нибудь такое дает народу, что потом народ назад не отдаст. Великая Французская революция дала землю крестьянам и Наполеоновский кодекс, т. е. какие-то права, сломавшие сословные перегородки. И кто ни приходил после того, как Наполеона отправили на Эльбу, а потом на Святую Елену, какие бы это ни были реставрационные силы, они это уже назад вернуть не могли, потому что понимали: народ это не отдаст никогда… Революция 1917 года тоже что-то дала и каким-то образом закрыла дверь реставрации.

Теперь я хочу спросить: что даже в плане чечевичной похлебки дала последняя в России социальная трансформация? Вот что? Говорят, что она дала право ездить за рубеж. Кому? В передаче «Суд времени» выступала педагог из Томска. Она получает 8000 рублей. Восемь тысяч! Она не может съездить даже в Омск из Томска. Когда ее пригласили в Москву, для нее эта поездка как сон была, как абсолютно фантастическая возможность. Она может поехать заграницу? В Париж? В Лувр? Не смешите людей! Про кого вы говорите? Про себя? Так сколько таких? Я могу ездить по миру, и я езжу по миру, но я принадлежу примерно к 3% наших сограждан, которые никоим образом не могут говорить от лица других.

Что еще получили эти люди? Что? Открытую социальную перспективу? Какую? Что получили ученые, инженеры, педагоги, то есть группы, которые в любой стране мира, включая Египет и чуть ли не Анголу, все равно живут лучше остальных? Они получили счастье, эти группы, которые сами волокли на себе всю эту перестройку? Они получили «счастье» жить хуже других! Заведомо хуже! И они знают про это. Удар был нанесен по ним.

И после этого мы говорим о модернизации? Мы будем создавать отдельные точки, твердо зная, что мы недофинансировали науку, образование, инженерный комплекс раз в 10–12? О чем мы говорим? О каких приобретениях? Для кого? Для людей, которые раньше хоть по стране могли ездить, а теперь из Томска в Москву не могут приехать? Для кого?

Люди это постепенно осознают. Это осознание рождает недовольство. Очень мягкое, вялое, беспомощное, но массовое! Это недовольство носит сугубо социальный характер. Оно связано с тем, что ясно: взамен советского X получили меньше, а получат еще меньше, чем было. И теперь становится ясно, чтов принципе надо было бы обсудить научно, но когда-нибудь в другой раз: что такое общественные фонды потребления? Сколько же реально из общественных фондов потребления получал советский человек? Мои расчеты могут быть неточными, и я знаю, что многих они глубоко возмутят, но я-то считаю, что советский человек из общественных фондов потребления получал, переводя на современные деньги, не меньше 3000 долларов в месяц. Можно обойтись без общественных фондов? В каком-то смысле можно. Ну, тогда отдайте это, а не выдумывайте какой-то фантастический прожиточный минимум, очень напоминающий цифры из Освенцима. Какие-то там 5000 рублей, на которые должны жить люди. И что они должны есть, как они должны воспроизводиться, каким образом они должны оплачивать расходы — непонятно.


стр.

Похожие книги