Днем город не казался таким пустынным и мрачным. Брели люди, пробегали машины, по Международному проспекту шли войска, громыхала артиллерия. Из уличных репродукторов доносилась музыка. И только заколоченные досками витрины и окна, молчаливые очереди у булочных и зияющие провалы в домах напоминали о надвигающемся трудном часе.
Комаров устал. Весь день он добывал машины, помогал автомобилистам ремонтировать их и снаряжать в дорогу, принимая людей, успокаивал других, нервничал сам. Но вечером все же вырвал два часа, чтобы разыскать сына.
До вчерашнего дня он был за него спокоен. Пожалуй, слишком спокоен. Разве можно было положиться в чем-нибудь серьезном на Евгению? Большинство детей давно уже было вывезено из города. Нужно сегодня же взять мальчика. У Рахимбекова на станции еще спокойно, он поможет переправить его к бабушке в Вологду.
Капитан подошел к дому, когда уже совсем стемнело.
Светя фонариком, он прошел под арку ворот, нашел лестницу, поднялся на площадку верхнего этажа. Здесь в конце коридора находилась квартира, в которой жила подруга сестры Галина. Евгения могла переселиться сюда.
В разбитые окна тянуло холодом, где-то под лестницей пискнула крыса. Запах покинутого жилья и тишина говорили о том, что люди давно отсюда ушли. Однако Комаров хотел проверить. Он надеялся, что, может быть, кто-нибудь не уехал или Галина оставила какой-нибудь след. Комаров знал житейскую практичность Галины, но она сама всегда вызывала в нем чувство неприятного удивления. Все в ней было подчеркнуто и фальшиво. И манера одеваться, и, в особенности, выщипанные брови на сером, мясистом лице.
Галина сочиняла стихи, одно время где-то служила, а в общем жила неизвестно для чего и чем. Как это она не удрала из города при первой эвакуации?
Освещая фонарем пол и стены, Комаров двинулся по коридору. Дверь в комнаты Галины была не заперта. Несколько озадаченный, он вошел в прихожую и чуть не упал, споткнувшись на разбросанные поленья. Очевидно, кто-то недавно колол здесь дрова. Потом заметил разбитое стенное зеркало. Разрушение коснулось и этой квартиры, где прежде один из старых жильцов — валторнист театрального оркестра — каждое утро, нацепив женский фартук, сам наводил порядок.
Комаров перешагнул поленья, затем подошел к следующей двери и постучал. В комнате было тихо. «Неужели ошибся?» подумал он с тревогой и хотел стукнуть еще раз, но в соседней комнате вдруг приоткрылась дверь, и на пороге показался высокий мужчина с таким большим лицом, какого Комаров еще никогда не видел. Освещенное через раскрытую дверь, оно казалось вырубленным из цельного куска дерева, а необычайная бледность придавала ему особую выразительность.
— Кто там? — спросил мужчина негромко.
— Мне нужно Галину Викторовну, — сказал Комаров, радуясь, что нашел хоть одну живую душу, и в то же время не в состоянии оторвать свой взгляд от лица незнакомца. — Она дома?
— Сюда, — сказал мужчина все так же немногословно и, пропустив Комарова в комнату, запер дверь на ключ.
Галина расширила свои владения. Как видно, эта комната тоже принадлежала теперь ей, и плотная шелковая портьера заменила дверь. Массивная мебель, горка с хрусталем, серебряная посуда, ковры — все было чисто, нигде ни пылинки. У большой кафельной печи лежало несколько поленьев. За портьерой раздавались голоса.
Сверкающая обстановка и теплота здесь, в мертвом доме, рядом с разрушенными зданиями и улицами, поразила Комарова настолько, что он некоторое время стоял недоумевая и не решаясь итти дальше. Высокий и худощавый, в грубой, одубелой шинели, перетянутой поясом, в помятой фуражке, он стоял среди лакированных кресел, хмуря широкие брови и поглаживая заросший щетиною подбородок.
— Сюда, — снова повторил большелицый мужчина и, опираясь на палку (Комаров только сейчас заметил, что он хромает), подошел к портьере, распахнул ее своею палкой.
— Еще гость, — сказал он бесцеремонно, направляясь в соседнюю комнату, — с фронта.
На широкой тахте сидело несколько человек. Двое мужчин, в военной форме, но без знаков различия, какая-то маленькая, черная, похожая на птицу женщина и сама Галина. Еще одна женская фигура виднелась возле топившейся круглой печки, но Комаров не сразу ее разглядел.
