Он наклонял голову медленно, чтобы у нее было время взвизгнуть или сказать «нет», как поступали благопристойные девицы, когда их собирались поцеловать. Но она не произнесла ни слова – только смотрела на него своими серо-голубыми глазами.
Губы его коснулись ее губ. Они были мягкими, словно лепестки роз, которые поедали ослы, и он хотел съесть ее, ее всю… Он снова провел губами по ее губам – на этот раз сильнее. Но она ничего не сказала, не издала ни звука, поэтому он неторопливо прошелся губами вниз от маленького изгиба в уголке ее рта, думая о ее шее, этой сливочно-белой, нежной шее, но ему не хотелось покидать ее уста. Поэтому он вернулся назад, и она слегка раскрыла губы, и он скользнул внутрь в промежутке между вдохом и выдохом.
И вот он уже держит ее в своих объятиях, баюкая, точно в колыбели; и воздух душен от аромата роз. Рот ее был горяч и совсем не похож на рот невинной девушки, а скорее…
Аннабел обвила руками его шею, не успев понять, что происходит, не успев осознать, что ее сердце бьется так быстро, что она не может вздохнуть – должно быть, вот почему она не может вздохнуть: потому что не может. Да, именно не может вздохнуть. Только не тогда, когда он вот так целует ее: словно время остановилось и в мире не осталось никого, кроме короля и королевы мая и повозки, украшенной цветами.
Руки Ардмора лежали у нее на спине, но они не двинулись с места с тех пор, как он привлек ее ближе, и казалось, он не думает ни о чем, кроме ее губ. Это было почти умопомрачительно.
Вот они просто сидят и целуются, целуются; и кровь стремительно бежит у нее по венам, но он кажется таким же спокойным, как всегда. Он обхватил ее своими огромными ручищами, но не притянул ближе. И тем не менее она… она… она чувствует, что ее тело обмякло, словно еще чуть-чуть – и она упадет ему на грудь.
Ей вдруг показалось, что Ардмор слишком спокоен. Это обескураживало ее, и она отстранилась. Но когда он открыл глаза, она пересмотрела свое мнение о том, что поцелуй оставил его равнодушным, потому что было в его взгляде то непостижимое и обжигающее, от чего по бедрам ее побежали мурашки.
– Мы должны вернуться, – сказала она, продолжая обвивать руками его шею.
Ардмор не произнес ни слова – просто улыбнулся своей ленивой шотландской улыбкой и снова наклонил к ней свою голову. И она не могла противиться этому – она приоткрыла губы, и он снова принялся ее целовать. Теперь она могла понять прелесть простого поцелуя. Просто позволить его языку… Ну вот. Она дрожит. Дрожит от поцелуя.
На сей раз отстранился он. И глаза его были еще темнее и безумнее, но было в них еще и задумчивое выражение.
– Вы выйдете за меня замуж? – спросил Эван. Руки его по-прежнему лежали у нее на спине.
– Нет, – ответила Аннабел, ощутив укол сожаления. Было бы приятно выйти замуж за мужчину, который так хорошо целуется. Но поцелуи не были необходимым условием для женитьбы, а вот деньги – да.
Он ничего не говорил – просто смотрел на нее.
– Я многие годы мечтала выбраться из Шотландии, – смущенно призналась она, не желая упоминать о деньгах, потому что это было слишком… неприятно.
Он кивнул.
– Я видел, как такое случалось с парнями в деревне.
– Вот и хорошо.
Он снова посмотрел на нее.
– Вы уверены? Потому что я не стану снова вас спрашивать. Мне нужно довести до конца это дело с женитьбой и вернуться домой.
Аннабел улыбнулась.
– Я уверена.
– Вы никогда не выйдете замуж за шотландца?
– Нет.
– Я сожалею о вашем решении.
После этого они вернулись в сад, где их поджидала Имоджин. Глаза ее сияли ослепительным огнем, из-за которого Аннабел даже видеть ее было неловко. Но она выглядела изящно, точно черноволосая принцесса из сказки.
Не успела Аннабел до конца понять, что произошло, как король майского праздника уже удалился прочь рука об руку с ее сестрой, даже не оглянувшись. Аннабел сняла с головы венок из цветов и бросила его в повозку.
