— Скажи правду, Кино, — сказал Барнум, мечтавший заманить всех в свой кабачок.
— Конечно, я скажу правду, — откликнулся Кино.
— Я не возражаю, — заметил Джип Ларсон.
Судья О'Нил продолжал вышагивать, отказываясь участвовать в действиях толпы, собравшейся вокруг Силлы.
— Скажи ним прямо сейчас, — молил Бамбовский — Ну что, признаешь, что был в ауте?
— С чего мне это признавать?
— Ты что же, не скажешь правду?
— Я успел, — сказал Кино, — я был на три фута от границы базы.
Среди хиллонцев раздались радостные возгласы. Тренер Барнум скорчил гримасу. Редактор Пелл прогнусил что-то неодобрительное. Бейсболисты Фридома неуверенно забубнили.
— Этот малый-то штанишки для гольфа надел, — сказал кетчер Стек.
— Чванливый поляк, — сказал питчер Луга.
— Думает, он лучше других, ведь он с учителкой ходит, — добавил игравший на третьей базе Бамбовский.
Заметив неуверенность толпы, судья О'Нил поторопился нанести удар. Он шагнул вперед и, как полисмен, стал выталкивать болельщиков с поля.
— На трибуны! — воинственно командовал он, и толпа стала отступать. — Назад, на трибуны, а не то засчитаю вам поражение.
Сидя за ограждением, краснолицый Бамбовский-старший вдруг с досадой понял, что О'Нил и Силла вот-вот одержат победу. Вспомнив свое унижение, когда ему приказали покинуть поле, он незаметно выбрался на площадку и затерялся среди самой большой и агрессивно настроенной группы фридомцев. Дождавшись подходящей минуты, он вдруг пронзительно, надсадно крикнул:
— Бей ирландца! Он против поляков!
В тот миг судья О'Нил толкал Буйвола Пита в грудь. Крик Бамбовского пронизал толпу, словно электрический ток. Завопили все.
— Он против нас, — сказал Буйвол Пит и, не глядя, махнул кулаком наобум.
О'Нил уклонился от удара. Мгновение он держался, лишь угрожающе фыркал. Буйвол Пит восстановил равновесие, и О'Нил сделал шаг назад. Это была ошибка. Почуяв его испуг, толпа качнулась за ним. В поисках защиты О'Нил перебежал на вторую базу. Бейсболистов там не было. Он выбежал в центр поля, выхватил пистолет и дважды выстрелил в воздух. Толпа приостановилась, мелкие стычки прекратились.
Угрожающе размахивая пистолетом в одной руке и часами в другой, судья О’Нил медленно прошел к месту подачи. Ему поспешно освобождали дорогу.
— В две минуты очистить поле! — крикнул он, — Иначе победа присуждается команде Хиллона.
Тренер фридомцев попытался согнать своих с поля. Небольшая группа болельщиков послушалась, но большинство осталось на месте. О'Нил следил, как крохотная стрелочка отсчитывает секунды. Когда время истекло, он напыжился и окинул взглядом всех избирателей Хиллона. Они толпой стояли у боковых линий и заступали даже на первую базу. Он торжественно провозгласил.
— Победа присуждается команде Хиллона! 9:0!
Ни звука в ответ. От такой дерзости все лишились дара речи. Уверенный, что он завоевал себе на выборах самую большую поддержку в истории, О'Нил важно зашагал с поля. Когда он шел по проходу между трибунами, толпа была по-прежнему нема. И тут внезапно раздалось оглушительное улюлюканье. Вздрогнув, О’Нил понял, что свистят и кричат как хиллонцы, так и фридомцы. Ставший вдруг жалким в своем замешательстве, он повернул было назад, но вопли толпы обратили его в бегство.
Удирая, он встретил на дороге улыбающегося Пьянчугу. О'Нил услышал, как тот произнес:
— Быть может еще есть надежда.
Он быстро пошел дальше краем глаза заметив широкую ухмылку своего соперника, полицейского Хьюза.
Рэй Брэдбери
Белые и черные
Трибуны за проволочным ограждением были заполнены до предела. Зрители ждали. Мы, мальчишки, всласть наплававшись в озере пронеслись между белыми коттеджами, мимо курортной гостиницы и, галдя, плюхнулись на дешевые скамейки, оставив на них пятна влаги. Жаркое солнце пробивало листву высоких дубов, что окаймляли ромб бейсбольного поля. Наши отцы и матери, в брюках для игры в гольф и легких летних платьях, цыкнули на нас и велели сидеть смирно.
Мы нетерпеливо поглядывали то на гостиницу, то на заднюю дверь огромной кухни. Через пространство между ними, все в крапинках из солнца и тени, потянулись цветные женщины, и через десять минут весь дальний левый сектор дешевых скамеек словно налился соком — это сияли их свежеумытые лица и руки. Уже сколько лет прошло, а я и сейчас, вспоминая тот день, слышу производимые ими звуки. В теплом воздухе их разговор напоминал негромкое голубиное курлыканье.
