— Сколько у него детей?
— Не помню, четверо или пятеро, кажется. Все мальчики, и все — вылитый папа.
— А его отец жив?
— Нет, старик умер, когда Комар был еще мальчишкой. Зато имеется мать, замечательная старуха, и младший братишка, там, в Чикаго. Про них он первым долгом вспоминает после каждого матча, про них и про жену с детишками. Посылает старухе тысячу долларов после каждого матча. Собирается купить ей новый дом, как только получит деньги за эту встречу.
— А как его брат? Тоже будет боксером?
— Обязательно. Комар говорит, что ему еще двадцати лет не минет, как он будет чемпионом. У них вся семья боксеры, честные, прямые люди, золото, а не народ. Понятно? Один тип в Милуоки — не хочу называть фамилии — предлагал как-то Комару хорошие денежки за то, чтобы он ему поддался, и Комар так его отделал еще до матча, что он в тот вечер не смог выйти на ринг. Вот он какой. Понятно?
Джо Морган слонялся по залу, пока не вернулся Комар со своими тренерами.
— Это репортер из «Ньюс», — сказал Уолли, представляя журналиста. — Я ему рассказал всю твою семейную историю.
— Подходящий материал он вам дал? — спросил Комар.
— Да, он, что называется, историограф, — сказал Джо.
— Ну-ну, не выражайтесь, — с улыбкой сказал Уолли. — Позвоните нам, если еще что понадобится. А в понедельник вечером глядите в оба. Понятно?
Очерк в воскресном номере «Ньюс» прочли тысячи любителей спорта. Он был отлично написан и вызывал неподдельную симпатию к личности боксера. Мелкие ошибки, допущенные в жизнеописании Комара, не вызвали протестующих писем в редакцию. Хотя их заметили кроме Уолли Адамса и самого Келли трое читателей. Эти трое были Грэйс, Томми Гэйли и Джером Гаррис. Но замечания, которые они высказали, не годились для печати.
Ни миссис Келли в Чикаго, ни миссис Келли в Милуоки даже не знали о том, что в Нью-Йорке есть газета «Ньюс». А если бы они и знали о существовании «Ньюс» и о том, что в этой газете напечатано целых два столбца о Комаре, ни мать, ни жена не смогли бы ее купить. Воскресный номер «Ньюс» стоит пять центов.
Без сомнения, очерк Джо Моргана был бы более точен, если бы вместо Уолли Адамса он проинтервьюировал Элен Келли, Конни Келли, Эмму Келли, Лу Герша, Грэйс, Джерома Гарриса, Томми Гэйли, Хэпа Коллинза и двух-трех барменов из Милуоки.
Но редактор спортивного отдела вряд ли пропустил бы очерк, построенный на подобном материале.
— Допустим, что все это так, — сказал бы он. — Но попробуй мы это напечатать, с нас же голову снимут. Публика не хочет знать ничего дурного о Келли. Он — чемпион!
В два часа ночи под единственным фонарем на Главной улице провинциального городка в Небраске, который должен был бы в это время давно уже спать крепким сном, собралась плотная толпа людей; они переговаривались, смеялись и то и дело поглядывали на запад, где улица терялась в бескрайней тьме прерии.
Прямо на дороге лежали две новые автомобильные шины и стояли канистры с бензином, маслом и водой. Поперек тротуара был протянут шланг насоса, а подле него красовался манометр в новом замшевом футляре. Через улицу в окне ресторана ослепительно сияли электрические лампочки без абажуров и востроносая девица со взбитыми кудряшками сновала от окна к плите, где у нее грелась еда. Председатель местного мотоклуба, он же владелец здешнего крупнейшего гаража, задыхаясь от волнения, в который раз твердил парню в коричневом комбинезоне:
— Ну, будь наготове, смотри, будь наготове. Не зевай, ведь покрышки надо сменить за три минуты.
Ожидалось романтическое событие — установление нового рекорда трансконтинентального автопробега на машине марки «мэллард», гонщик Дж. Т. Баффем.
Фотографии Баффема видели все — они смотрели чуть не с каждой спортивной полосы в газетах Линкольна и Канзас-Сити: квадратное лицо, широкоскулое, невозмутимое, добродушное, в крепких зубах незажженная сигара и мальчишеская челка на чистом высоком лбу. Два дня назад он был в Сан-Франциско, между грязной позолотой Китайского квартала и грохочущим тихоокеанским прибоем. Еще два дня — и он будет в далеком Нью-Йорке.
