Это было первое профессиональное выступление Комара на поприще единственно достойного мужчины искусства. А двенадцать долларов были первым его заработком за много недель.
По дороге к Дьюэну ему нужно было пройти мимо бара Нимана. Он надвинул кепку на глаза и прибавил шагу. За стойкой у Нимана стоял простоватый бармен, который целые десять дней поил его в долг и позволял опустошать блюда с закуской, поверив ему на слово, что он расплатится, как только получит за «предварительную».
Комар вошел к Дьюэну и разбудил дремавшего бармена, постучав серебряным долларом о стойку.
— Налейте-ка стаканчик, — попросил Комар.
Стаканчики следовали один за другим. Вскоре из клуба повалила публика. Кое-кто из болельщиков составил компанию Комару. Молодой человек лет двадцати с небольшим, стоявший рядом с Келли, после некоторых колебаний набрался смелости и заговорил с ним.
— Вы участвовали в первой схватке? — отважился он спросить.
— Да, — ответил Комар.
— Моя фамилия Герш, — сказал его собеседник.
Комар принял это сенсационное сообщение вполне спокойно.
— Не хочу навязываться, — продолжал мистер Герш, — но с удовольствием угостил бы вас.
— Ладно, — сказал Комар, — только смотрите, не через край.
Мистер Герш расхохотался во все горло и кивнул бармену.
— А вы-таки задали трепку этому итальяшке, — сказал мистер Герш, когда стаканы были налиты. — Я думал, вы его убьете.
— И убил бы, если бы не остановился вовремя, — ответил Комар. — Я кого угодно уложу.
— Удар у вас что надо, — почтительно заметил собеседник.
— Ничего себе удар, — сказал Келли. — Мул так не лягнет, кал я ударю. Заметили вы, какие у меня бицепсы?
— Заметил ли? Еще бы не заметить, — ответил Герш. — Я даже сказал своему соседу «Поглядите, говорю, какие у него мускулы! Не удивительно, говорю, что у него такой удар!»
— Если уж двину кого, так прощай навек, милашка, — сказал Комар. — Кого угодно уложу.
Словесное избиение продолжалось до самого закрытия бара. На прощание Комар и его новый приятель пожали друг другу руки и условились встретиться завтра вечером.
Целую неделю друзья почти не разлучались. Роль Герша заключалась в том, чтобы выслушивать скромные признания Комара и платить за выпивку. Но наконец настал такой вечер, когда Герш с сожалением объявил, что ему надо идти домой ужинать.
— У меня свидание в восемь часов, — доверился он Комару. — Я мог бы еще побыть, только надо привести себя в порядок и переодеться в выходной костюм, — она самая хорошенькая штучка во всем Милуоки.
— А нельзя ли устроиться вчетвером? — спросил Комар.
— Не знаю, кого бы пригласить, — ответил Герш. — Хотя погоди. У меня есть сестра, если она не занята, тогда все в порядке. Она тоже ничего себе.
Вот как случилось, что Комар с Эммой Герш и брат Эммы с самой хорошенькой штучкой во всем Милуоки отправились к Уоллу и танцевали там до поздней ночи. Келли все время танцевал с Эммой, потому что Лу Герш был все же не до такой степени пьян, чтобы танцевать с родной сестрой, хотя каждый коротенький уанстеп, по-видимому, возбуждал в нем сильнейшую жажду.
На следующий день, без гроша в кармане, невзирая на феноменальное умение заставлять расплачиваться других, Келли разыскал клубного менеджера дока Хэммона и попросил, чтобы его записали на следующий матч.
— Вы могли бы выступить против Трэси в следующем матче, — сказал док.
— А что я на этом заработаю? — спросил Комар.
— Двадцать долларов, если побьете его, — сказал док.
— Где же у вас совесть, — запротестовал Комар. — Плох разве я был в тот раз?
— Я этого не говорю. А все-таки до Фредди Уэлша вам далеко.
— Не боюсь я вашего Фредди, да и остальных не боюсь, — сказал Комар.
— Это ваше дело, мы платим боксерам не за ширину грудной клетки, — сказал док. — Я вам предлагаю матч с Трэси. Хотите — соглашайтесь, хотите — нет.
— Ладно, согласен — сказал Комар и очень приятно провел день в баре Дьюэна, где ему снова открыли кредит.
Менеджер молодого Трэси зашел к Комару вечером накануне матча.
— Ну, как вы себя чувствуете перед завтрашним?
— Я? — сказал Комар. — Очень хорошо себя чувствую. То есть в каком это смысле: как себя чувствую?
