— Я прекрасно все понимаю, — сказал секретарь. — Так и договорились. Участникам сообщат, что гроссмейстер, чье имя останется неизвестным, проведет сеанс одновременной игры на десяти досках вслепую. Гроссмейстер будет находиться в отдельной комнате и не встретится с остальными игроками ни до, ни после сеанса. Таким образом, тайну вашего имени будут знать до следующего вечера лишь президент клуба и я. А кроме того, мы попросили всех участников не рассказывать об этом матче.
Такие условия вполне удовлетворили Бэрона, и его повезли на машине в шахматный клуб Копли; там его усадили в небольшой проходной комнате и оставили одного. Вскоре вошел секретарь.
— Мы договорились, — сказал он, — что вы будете играть белыми на четных досках и черными на нечетных. Согласны?
— Согласен, — ответил Фрэнсис Бэрон.
— Тогда на всех нечетных досках первый ход — королевской пешкой на d-4, — объявил секретарь.
— Мой ответный ход такой же, а первый ход на четных досках — ферзевой пешкой на е-4.
«Так оно и идет, — подумал он. — Играя вслепую, надо дать соперникам немного раскрыться, а затем, когда слабаки среди них обнаружат себя, их надо быстро разбить — это позволит сосредоточиться на трудных партиях».
Дилетанты и впрямь выявились очень скоро. В первой, второй, четвертой, восьмой и девятой партиях Бэрону не потребовалось и пятнадцати ходов, чтобы утвердить свое непреложное превосходство. Почти ни на одной доске не возникло затруднительной позиции. Как водится, один из энтузиастов-любителей твердо верил, что пешки на ферзевом фланге могут совершить все, что нужно; другой полагал, что фианкетто обоими слонами разрешит все его трудности, третий увел ферзя в тыл и принялся донимать Бэрона, захватив даже его ладью и пешку, пока не попал в искусно расставленную западню. Едва ли хоть одна партия принесла ему удовольствие, это была лишь своего рода тренировка на концентрацию внимания.
В конце концов из всех партий выделилась седьмая: в ней что-то было. Нападение по Максу Ланге, с необычным вариантом хода ферзевого коня. Окидывая мысленным взглядом партию, Бэрон начал узнавать стиль игры. Его соперником, он почти не сомневался, был не кто иной, как Ричард Джеймс. Через несколько минут невероятно стремительная атака подтвердила его предположение. Бэрон почувствовал, что его жестоко теснят, и бросил свои силы на оборону. Предстояла упорная борьба.
Остальные партии где-то к сороковому ходу закончились. Он их все выиграл, но ведь и сопротивление было почти ничтожным. Седьмая партия, однако, была рискованной, прямо-таки угрожающей. Джеймс стремился к блестящей победе, и положение на доске было таково, что он вполне мог ее добиться. И на сей раз нечем было сломить самообладание юноши; наоборот, Бэрон чувствовал, что он сам может потерять самообладание. Легче легкого было сделать ошибку; он с трудом удерживал в голове перекрещивающиеся, спутанные линии, которые прочертили на шестидесяти четырех клетках тридцать две фигуры за более чем восемьдесят ходов. Вариантов было не счесть. Если забыть какой-то ход или не точно его запомнить, все кончено: поражение. Конечно, одно поражение в десяти партиях вслепую ничего не значит; но проиграть юному Джеймсу! А он был уверен, что Джеймс знает, кто его соперник; он ощущал излучения его мозга и будто видел молодое красивое лицо, склоненное над доской; он понимал: Джеймс отлично знает, что играет — и выигрывает — партию против Фрэнсиса Бэрона.
И вдруг неожиданность. Вошел секретарь:
— Партия номер семь. Пешка на с-6.
— Он уверен в этом? — недоверчиво спросил Бэрон.
— Так он пошел, сэр.
— Ответный ход: ферзь берет ладью.
Фрэнсис Бэрон вздохнул с облегчением, Ричард Джеймс сделал ошибку, едва заметную ошибку, разумеется, не явную, но теперь гроссмейстер уже видел впереди неминуемое поражение противника. После жертвы ферзя конь и две ладьи довершат дело. Он сказал вслед секретарю:
— Объявляю мат в шесть ходов.
Теперь все шло по плану. На пятом ходу он заставил белую ладью занять поле рядом с белым королем, закрыв тем самым все пути к его спасению и дав возможность коню ходом на с-7 поставить мат. Он вернулся в гостиницу.
