— Все же я предпочитаю играть на равных, — сказал он.
— Ну, ты доволен? — спросила хорошенькая девушка. — Заманил-таки наивного попутчика. Именно поэтому так весело быть женой Дика, — объяснила она Бэрону, — встречаешь столько интересных людей. Но по странному совпадению все они играют в шахматы.
Молодой человек рассмеялся.
— Познакомьтесь с моей женой: Салли — мистер…?
Бэрон не поднял глаз от доски.
— Шпрингер, Джон Шпрингер, — отозвался он, воспользовавшись немецким названием коня.
В том, что он прибегнул к вымышленному имени, нет ничего постыдного, сказал он себе. Ведь в его положении надо бдительно и постоянно оберегать свою репутацию. Предположим, случится зевок, или какое-то непредвиденное обстоятельство, или грохот поезда отвлечет его внимание, да вообще вся эта дорожная обстановка сбивает с мысли — он не желал, чтобы подобное происшествие повлияло на игру Фрэнсиса Бэрона в предстоящем турнире.
Но раз уж он решил хотя бы на время скрыть, кто он на самом деле, ему, разумеется, нельзя играть в своем стиле, поскольку для знатока не составит труда его опознать. В таком случае придется принять невыгодный для него стиль игры и сражаться с Ричардом Джеймсом на его условиях; скорее всего это будет яростное нападение, которое начнется немедленно. Обычно Бэрон отступал перед таким натиском и развивал свои фигуры только для обороны, для искусных разведывательных маневров, для неспешного выяснения и использования уязвимых мест противника; он все дальше продвигал фигуры, выжидая, пока соперник сделает опасный промах, который рано или поздно неизбежен. И тут характер игры круто менялся. После закрытого дебюта, стратегически контролируя доску, Бэрон переходил к контратаке, резкой, неотразимой и роковой для противника. Таков был современный стиль, который сделал Бэрона гроссмейстером по шахматам. Но теперь ему придется сражаться старыми, более рискованными методами.
Юному Джеймсу выпало играть белыми, и он разыграл дебют Макса Ланге, стремительное открытое нападение в центре доски. Было очевидно, что он рвется к немедленной победе и, если атака не удастся, готов принять невыгодную позицию.
Бэрон сопротивлялся традиционными маневрами, решительно сражаясь за те поля, откуда его основные силы, тщательно укрытые за линией обороны, могли развернуть наступление на позиции противника. Оба игрока немного волновались. Есть что-то в шахматах особое — подумал Бэрон, — про них не скажешь: «Это всего лишь игра». Наоборот, судя по тому, как люди играют в шахматы, это типичная агрессивная борьба за превосходство. Это в миниатюре — сама жизнь, с иллюзией власти над жизнью; у недалеких людей подобное суждение вызывает смех, но не случайно ведь выдающийся игрок часто умирает измученным, изнуренным тем невероятно глубоким и сосредоточенным напряжением которое длилось годами.
Когда они в начале эндшпиля разменяли ферзей, у Джеймса было одной пешкой меньше, но зато составилась более выгодная позиция для немедленного нападения.
— Вы прекрасно играете, сэр, — с уважением сказал он Бэрону; тот кивнул и улыбнулся. Он видел, что ситуация стала критической. Если Ричард Джеймс в совершенстве владеет теорией, то партию он по существу уже выиграл. С другой стороны, он волнуется, чуть ли не трепещет от жажды успеха. Если воспользоваться его волнением должным образом, да хоть бы и не должным, лишь бы воспользоваться… Фрэнсис Бэрон сожалел, что позволил втянуть себя в это состязание. Молодой человек явится на турнир, узнает своего вагонного соперника, это неизбежно получит огласку. Он представил себе кривую сардоническую усмешку Савара; да и не только Савара. Гроссмейстеры недолюбливали Бэрона; их раздражала его молодость и, вероятно, его манера игры. То-то посмеются они над этой историей.
Внезапно он произнес:
— Простите, я не назвал вам своего настоящего имени. — Как бы извиняясь, он улыбнулся и протянул руку. — Я Фрэнсис Бэрон.
Внешне все было прилично. Для молодого человека даже лестно. Раскрыв себя, маэстро словно признавал в нем достойного противника. И Ричард Джеймс отчаянно старался именно так и принять это признание. Но теперь слишком многое было поставлено на карту. Теперь он не просто играл партию в шахматы. Теперь он играл против самого Фрэнсиса Бэрона, и у него был шанс победить. Он покраснел и, запинаясь, сказал:
