— Ладно, чего там! Начнем. Не подведем, — загудела толпа.
— Вот и чудненько, — Евгений Викторович обернулся к Кулакову. — Пойдешь со мной — разговор есть.
Зам проследил за тем, как продавцы и кассиры разошлись по своим рабочим местам, кивнул Кулакову, мол, пошли. Они поднялись наверх, в кабинет Евгения Викторовича.
— Слыхал? — спросил зам.
— Да, слыхал, — опустив голову, сказал Кулаков. — Только увольнять я его не буду. Обещал в обиду не давать, а теперь что? Не по-мужски как-то.
— А что делать?
— Надо Моисеева во двор посадить. Пускай на проходной за забором следит. Там его продавщицы сроду не увидят.
— Ты все-таки, Лева, своих псов попридержи, здесь нормальные люди работают, не бандюки какие-нибудь. Нет, но какова сучка, эта Маргарита!
— Может, нужны особые меры?
— Может, — кивнул Евгений Викторович. — Что там у тебя вчера с ворами произошло?
— Да так, попалась одна бабочка. Все врала, что журналистка, ну я ей крылышки слегка и помял… — Кулаков рассмеялся, но тут же замолк, перехватив неприязненный взгляд зама.
— Ты мне смотри тут! Чтоб больше никаких “мойщиков”! И охранников своих предупреди, если они еще будут с ними в доле работать, поувольняю всех к чертям собачьим! И тебя, между прочим, в первую голову. Понял?
— Как не понять, — кивнул Кулаков.
Евгений Викторович снял телефонную трубку и стал набирать номер.
— Алло, Федор, тут у нас ЧП небольшое. Народ бузит, будто воруем много. Надо как-то это дело разрулить.
Сергей сидел на стуле в комнате охраны, обхватив голову руками. Настроение у него было отвратительное. Какое оно еще могло быть? Заместитель директора ясно сказал — уволить. Не успел проработать и дня, как все кончено. На оперативной работе всегда все по своим местам — вот он враг, вооруженный, опасный, готовый тебе выстрелить в спину, и ты за ним охотишься, как гончая. А здесь? Ой, как перед девчонкой стыдно! Отвык он за двенадцать лет оперативной работы от человеческой жизни, стал стал каким-то нелюдем, занудой, бирюком. И ранение тут вовсе ни при чем. Не может он со своим гневом совладать, душит он его, слепит. Чуть не по нутру — кулаком в морду, по привычке.
Вошел Кулаков. Сергей поднялся со стула.
— Заявление на имя директора писать?
— Эх ты, кулема! — усмехнулся начальник. — Я же тебе обещал — в обиду не дам! Будешь теперь на проходной со двора сидеть. Карабин получишь. Смотри только не пуляй в кого попало. Испытательный срок тебе — месяц.
— Может, мне все-таки лучше уйти, раз весь коллектив против? — с сомнением в голосе спросил Сергей.
— Уйти ты всегда успеешь. Поработай-ка лучше. Все приказы Евгения Викторовича выполнять беспрекословно. Он у нас почти как бог.
— Я уже понял, — усмехнулся Сергей. Он сразу узнал этот голос. Именно он вчера обещал отправить женщину под нож, если не будут найдены бумаги двойной бухгалтерии.
В палате было сумрачно и тихо. Лерочка попыталась открыть глаза. Смотреть она могла только через узкие щелочки — лоб и веки заплыли огромным синяком. Боль пульсировала где-то в затылке. Она различила силуэт матери на стуле.
— Мам, это ты?
— Да, девочка моя, — мать взяла ее за руку и всхлипнула. Рука у Тамары Алексеевны была горячая. — Как ты? Сильно болит.
— Да нет-нет, уже ничего, — говорить было тяжело — каждое слово отдавалось болью.
— Это я, Лерочка, виновата, — всхлипывая, произнесла мать. — Научила на свою голову. Видишь, как!
— Ничего ты, мам, не виновата. Это я — дура. Надо было просто денег занять. Неужто на день рождения отца не дали бы?
— Тут, пока ты спала, милиционер приходил. Просил заявление написать. Ты напиши. Он попозже зайдет.
— Мам, не буду я никакого заявления писать. Зачем? Сама виновата.
— Напиши, доча, напиши. Надо этого козла вонючего посадить. Не всем им безнаказанными ходить!
— Он не козел, — тихо возразила Лерочка. — По-моему, у него там рана…
— Где рана?
Лера не ответила. Она вдруг опять вспомнила, как все вчера произошло, как ударила она охраннника в живот, и как сузились от дикой боли его зрачки, и как побледнел он, весь покрылся холодным потом, перестал что-либо соображать.
— Тебе что-нибудь покушать принести?
