Посчитав себя несправедливо обиженным, Григулевич хотел встать, но ноги его плохо слушались. Берия, заметив его замешательство, махнул рукой:
— Говорите сидя. Вы там, на Западе, не привыкли почитать старших по возрасту и по должности.
— Я, товарищ нарком, готов участвовать на любом участке операции. Будь это налет с оружием в руках на входных воротах виллы или при проникновении в рабочий кабинет… Или в спальню Троцкого. — Григулевич подбирал слова осторожно, стараясь, чтобы Берия правильно понял его. — Словом, я готов на все, выполню любой приказ…
Нарком смотрел на Григулевича, не спуская глаз.
— А какое лично у вас мнение в отношении выбора руководителя группы? Может быть, у вас, как человека, занимавшегося формированием этой группы, есть другие, более достойные кандидатуры?
Разведчик-нелегал подумал секунду-другую, потом улыбнулся и полушутя обронил:
— Других кандидатур, кроме моей, у меня нет.
Не придав значения его реплике, Берия снова спросил:
— А можем ли мы стопроцентно полагаться на иностранца Сикейроса, доверяя столь ответственное задание руководителя чужого ему государства?
— Можем, — искренне и твердо заверил наркома Григулевич. — Сикейрос известен в Латинской Америке как художник-монументалист. Он первым в Мексике бросил вызов «чистому», салонному искусству, основал и возглавил Национальную лигу борьбы против войны и фашизма. А в испанской республиканской армии дослужился до подполковника…
— А вы не задавались вопросом, Иосиф Ромуальдович, откуда у известного художника появились вдруг качества боевого офицера? — неожиданно повернул разговор в другую плоскость нарком Берия, подмигнув Судоплатову.
— У него, товарищ нарком, прекрасное военное прошлое! — не растерялся Григулевич. — Он с юношеских лет принимал участие в мексиканской революции с оружием в руках, затем сражался в повстанческой армии. Искусство и политическая борьба для него всегда были неразделимы. Это показала и гражданская война в Испании, где он сначала был командиром бригады, а потом командовал дивизией. Это сильный и мужественный офицер, отличавшийся большой личной храбростью и высоким авторитетом среди бойцов республиканской армии…
— Достаточно, Иосиф Ромуальдович, — остановил его Берия. — Вы убедили меня в правильности сделанного нами выбора. Итак, я утверждаю Сикейроса руководителем первой группы. На него же возлагается приобретение оружия и необходимой экипировки для боевиков…
Берия сделал небольшую паузу, посмотрел загадочно на Фитина и громко произнес:
— Переходим ко второй проблеме, на которую сегодня обратил внимание товарищ Сталин. По его указанию прошу вас, Иосиф Ромуальдович, по прибытии в Мексику довести до сведения Сикейроса и Эйтингона, что число жертв при осуществлении покушения на Троцкого должно быть с нашей стороны минимальным. Это необходимо для того, чтобы потом не разразился нежелательный для нас международный скандал, в ходе которого нашу страну начнут представлять в неприглядном виде, а нам придется потом оправдываться. О «руке Москвы» в Мексике никто не должен знать. Пусть Сикейрос сам готовит своих людей к покушению на Троцкого. А вам и Эйтингону приказываю, — произнес он голосом, не терпящим возражений, — не встречаться впредь ни с кем из исполнителей операции. Необходимую работу по «Утке» вы должны теперь проводить только через Сикейроса. Если кого то из его боевиков полиция зацепит и начнет допрашивать по факту налета на койоаканскую виллу, то все они должны давать одинаковые показания. Они должны говорить, что нападение являлось продолжением протеста мексиканцев против проживания Троцкого в их стране. А чтобы возбудить у них и у самого Сикейроса жгучую ненависть к Иуде двадцатого века, вооружите их вот этим выступлением Троцкого.
Нарком взял со стола отпечатанный на машинке листок и, поправив пенсне, начал читать:
— Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которым дадим такую тиранию, какая не снилась никогда самым страшным деспотам стран Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, и не белая, а красная. В буквальном смысле этого слова красная, ибо мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн…
