— Только высунься. Вот она, палочка-то. Дура безмозглая.
Конец этому безобразию положил ближайший сосед ветеринара — Игорь Михайлович Минеев. Он подошел к калитке, отобрал у мальчишки палку и пообещал надрать уши, если тот будет дразнить собак.
Прогнав мальчишку, Игорь Михайлович вошел во двор, остановился у будки и ласково спросил:
— Ну что, Пальма, скучаешь?
— Ага, — вздохнув, ответила Даринда, но тут же спохватившись, поправилась: — Аф-ф.
Минеев испуганно посмотрел на собаку и переспросил:
— Чего-чего ты сказала?
— Аф-ф, — повторила Даринда.
— Ну то-то же. — Опасливо косясь на собаку, Игорь Михайлович прошел к дому и крикнул в раскрытую дверь: — Петь, ты дома?
— Дома, заходи, — услышал он и поднялся на крыльцо.
— У тебя Пальма приболела что ли?
— А чего ей болеть? — появившись из комнаты, ответил ветеринар.
— Да кто её знает. Я её спрашиваю: "Ну что, Пальма, скучаешь?". А она мне отвечает: "Ага". Может у неё чумка?
— Это у тебя чумка в голове, — ответил Петр Семенович. — Пальма отродясь "ага" не говорила.
— Возможно, возможно, — почесывая затылок, сказал Игорь Михайлович и не прощаясь, пошел к калитке.
— А ты чего заходил-то? — вдогонку крикнул ему ветеринар. Игорь Михайлович остановился, посмотрел на собачью будку и ответил:
— Не помню. А Пальму все-таки проверь. Что-то здесь не так.
— Проверю, — пообещал Петр Семенович.
Некоторое время Даринду никто не беспокоил, но затем хозяин принес ей поесть и поставил миску рядом с будкой. Удивившись, что Пальма даже не шелохнулась, ветеринар не на шутку встревожился.
— Ты что это, Пальма? Я тебя не узнаю. — Он погладил Даринду по собачьей морде и сказал: — Пойдем-ка в дом, я тебя посмотрю.
В комнате Петр Семенович уселся на низенькую табуретку, поставил перед собой Даринду и, раскрыв ей пасть, заглянул туда. Испытывая страшные мучения от страха и стыда, тетушка Фуго страдальчески смотрела на ветеринара и думала: "А может рассказать ему всю правду? Мы же не воры. Он хороший, добрый человек, любит животных. Он все поймет, и мне не надо будет так мучиться".
— Да ты вся дрожишь, — сказал Петр Семенович. — Может действительно чумка?
Пока ветеринар измерял собаке пульс, Даринда собралась с духом и смущенно сказала:
— Понимаете, я не собака.
— А кто же ты? — не успев сообразить, в чем дело, спросил Петр Семенович. Даринда уже хотела было ответить, но ветеринар вдруг вскочил с табуретки и заорал: — А-а-а-а! Чур меня! Чур меня! — Затем он с криком выскочил из комнаты, захлопнул за собой дверь и бросился на улицу.
На крыльце Петр Семенович столкнулся с женой и едва не сбил её с ног.
— Ты что, с ума сошел? — возмущенно проговорила Екатерина Васильевна.
— Там… там… там Пальма, — бессвязно забормотал ветеринар.
— Что Пальма? — заметив, как у мужа дрожат губы, спросила Екатерина Васильевна.
— Она… она говорила со мной.
Теперь пришла очередь пугаться хозяйке дома.
— Точно, с ума сошел, — в ужасе прошептала она. — Петя. Петруша, пойдем, я уложу тебя в постель, напою горячим чаем с малиной
— Пойди… — продолжал бормотать Петр Семенович. — Пойди, спроси у Пальмы, чего она хочет.
— Ну что может хотеть собака? — ласково ответила Екатерина Васильевна. — Поесть, да поспать. Сейчас я дам ей косточку, она и перестанет говорить.
— Ты думаешь, это поможет? — недоверчиво спросил ветеринар.
— Конечно поможет, — Екатерина Васильевна погладила мужа по спине и повела в дом.
— Значит, если тебе дать косточку, ты тоже перестанешь говорить? задумчиво спросил Петр Семенович.
— И я перестану говорить, — согласилась хозяйка дома. И лошадь перестанет говорить. И птичка, и рыбка и даже попугайчик. Все перестанут говорить. — Пойдем, пойдем, Петруша. Сейчас ты сам убедишься, что Пальма молчит, как мороженная треска.
Екатерина Васильевна открыла дверь, и они вошли в комнату, в которой не оказалось никакой Пальмы. Даринда, к тому времени, решила, что её признание не приведет ни к чему хорошему и слилась со стенкой. А когда хозяева вошли, незаметно выскользнула в дверь и вернулась в собачью будку.
— Ну, где Пальма? — спросила Екатерина Васильевна. Растерявшись, Петр Семенович заглянул за диван, проверил под столом, откинул шторы и, взявшись за голову, проговорил:
