Нужное слово в нужном месте — вот наиболее точное определение стиля.
Я всегда ненавидел все нации, профессии и сообщества… я принципиально ненавижу, на дух не переношу животное, которое зовется человеком, хотя питаю самые теплые чувства к Джону, Питеру, Томасу и т. д.
Мы так привязаны друг к другу только потому, что страдаем от одних и тех же болезней.
Если бы на небесах богатство почиталось ценностью, его бы не давали таким негодяям.
Давно известно, что те, кому отводят вторые места, имеют неоспоримое право на первое.
Есть только один способ появления книги (как, кстати, и их авторов) на свет божий — и десятки тысяч способов этот мир навсегда покинуть.
Настоящую сатиру никто не принимает на свой счет.
Законы как паутина, в которой запутывается мелкая мошка, а не шмели и осы.
В мире нет ничего более постоянного, чем непостоянство.
Самую большую и самую искреннюю часть наших молитв составляют жалобы.
Очень немногие, в сущности, живут сегодняшним днем; большинство же — завтрашним.
Что может быть смехотворнее, чем зрелище катящегося по улицам катафалка?
Всякое правительство, действующее без согласия тех, кем оно правит, — вот исчерпывающая формула рабства!
Партия — это безумие многих ради выгоды единиц.
Слепец — не тот, кто не видит, а тот, кто не хочет видеть.
Менее всего мудрец одинок тогда, когда находится в одиночестве.
С умом — как с бритвой: острый, он ранит других; притупившись — самого себя.
Из свиного уха шелкового кошелька не сошьешь.
Многие по глупости принимают шум лондонской кофейни за глас народный.
Всякий, кто способен вырастить два колоска пшеницы на том месте, где раньше рос только один… заслуживает высшей похвалы человечества, для своей страны он делает гораздо больше, чем все политики вместе взятые.
Рассуждения на темы серьезные и праздные
Мы религиозны ровно настолько, чтобы уметь друг друга ненавидеть.
Вся прошлая история с ее раздорами, войнами, переговорами кажется нам настолько незначительной, что нас поражает, как это людей могли волновать столь преходящие проблемы; современная история ничем не отличается от прошлой, однако ее проблемы отнюдь не представляются нам незначительными.
Здравомыслящий человек пытается, учитывая все привходящие обстоятельства, высказывать предположения и делать выводы, но вот произошло нечто непредвиденное (а все учесть немыслимо), что смешало его планы, и он уже в полной растерянности, бестолковый и наивный.
Убежденность — необходимое качество для проповедников и ораторов, ибо тот, кто поверяет свои мысли толпе, преуспеет тем вернее, чем больше верит в них сам.
Как же можно рассчитывать, что человечество способно внять совету, если его не хватает даже на то, чтобы внять предостережению?
Ни к чему мы не прислушиваемся так, как ко Времени, а ведь оно внушает нам то, что в свое время напрасно старались вбить в нас родители.
Когда мы стремимся к чему-то, это что-то представляется нам исключительно в положительном свете; но вот цель достигнута, и теперь уже в глаза бросаются лишь отрицательные стороны нашего предприятия.
Похоже, что религия с возрастом впала в детство, и теперь, как и в детстве, ее необходимо подкармливать чудесами.
За все утехи и развлечения нам воздастся сполна страданиями и тоской — это все равно, что до времени промотать накопленные сбережения.
В старости умный человек занят тем, что пытается избавиться от того недомыслия и безрассудства, которые он совершил в молодости.
Если писатель хочет знать, каким он предстанет перед потомством, пусть заглянет в старые книги, — в них он обнаружит свои удачи, а также свои самые непоправимые просчеты.
Что бы поэты ни говорили, совершенно очевидно, что только себе они и даруют бессмертие; ведь мы восхищаемся не Ахиллом или Энеем, но Гомером и Вергилием. С историками же все наоборот: нас захватывают события и персонажи, ими описываемые, сами же авторы для нас мало что значат.
Тот, кто, казалось, добился всего в жизни, находится обыкновенно в том состоянии, когда неудобства и огорчения заслоняют радости и утехи.
Что проку клеймить трусов позором — ведь, страшись они позора, они не были бы трусами; смерть — вот достойная казнь, ее они боятся больше всего.
