Джустина глядела на меня, широко раскрыв полные ужаса глаза. Я хотел утешить ее, но что я мог ей сказать?
– Милый! – закричала она. – Что происходит?!
Я мог только беспомощно на нее смотреть. Слабость, которую я ощутил, выйдя из больницы, вновь вернулась, накатившись, как цунами.
Девочка пошевелилась. Она открыла глаза и с удивлением уставилась на Джустину.
– Где моя мама, – заплакала она. – Мне больно. Я хочу…
– Мама сейчас придет, – сказала Джустина. – Она скоро будет. Мы присмотрим за тобой, пока…
Но вдруг маленькое тельце девочки выгнулось дугой. Все продолжалось не больше минуты. Судороги сменились сухим кашлем. Детские пальчики зарылись в землю. Я не мог вынести выражения ее искаженного судорогой лица и отвернулся.
– Надо уходить отсюда, – в отчаянии сказал я. – Здесь началась какая-то чертова эпидемия. Надо добраться куда-то, где…
– Я ее не оставлю, – коротко заявила Джустина. – Я не могу ее бросить!
Стоя на коленях над вновь впавшей в беспамятство девочкой, она бормотала ей на ушко утешающие, бессмысленные слова; гладила ее по голове, распрямила сведенные судорогой ручонки.
– Но мы ничем не можем ей помочь, – устало Возразил я.
Я чувствовал себя выжатым, как лимон. Покинув госпиталь, несмотря на возражения врачей, я даже не предполагал, что сил у меня окажется так немного. Я чувствовал себя так, словно надо мной поставили эксперимент по выживанию… и остановиться на полпути я уже не мог.
– Милый, – встревожилась Джустина. – Ты выглядишь просто ужасно. Посиди немного, я сбегаю позвоню.
Почему-то я не сомневался, что пытаться звонить – пустая трата времени. Толпы людей наверняка сейчас осаждают телефонные будки… и множество телефонов не отвечают. И никогда уже не будут отвечать.
– Мы не должны расставаться, – выдавил я, когда Джустина помогала мне опуститься на траву. – Что бы ни случилось, мы не должны разлучаться.
Мне было как-то не по себе. Немного подташнивало – изо всех сил я старался удержаться от рвоты. Я даже попытался улыбнуться.
– Может, я тоже заболел…
В этот миг девочка перестала кашлять и открыла глаза. Нас она, похоже, не замечала.
– Извини, мамочка, – еле слышно прошептала она. – Я никогда больше…
Ее взор потух. Лицо сделалось пустым и холодным. Она была мертва.
Джустина заплакала. Она обняла девочку, укачивая ее, словно надеясь, что та вот-вот оживет.
– Опусти ее! – воскликнул я. – Опусти ее!
– Но…
– Черт возьми, мы немедленно сматываемся отсюда! – я чувствовал, как меня охватывает паника. – Мы должны убираться отсюда, даже если для этого мне придется ползти на четвереньках!
Но было поздно.
Джустина странно, с мольбой поглядела на меня… и тут ее вырвало. Она затряслась, зашаталась и уже через несколько секунд, не в силах удержаться на нога, упала на землю.
Я лежал и беспомощно на нее глядел. Я ощущал каждую ее судорогу как свою собственную. Как и все остальные, она быстро превращалась из человека в измученное болью животное. Мысль эта как ножом резанула меня по сердцу: я молил бога даровать Джустине быструю и легкую смерть.
Я подполз к ней и попытался обнять. Но конвульсии были так сильны, что я не мог ее удержать. Весь парк стал всего лишь фоном этой моей трагедии. Краем глаза я видел, как все новые и новые жертвы, сраженные страшным недугом, падали на траву, как в панике метались остальные… Но все это ничуть меня не волновало.
Все не имело никакого смысла, кроме того, что Джустина умирала. Обычный осенний день, солнце, все так же безмятежно глядевшее с небес, подернутых легкой дымкой облаков. Но мир внизу превратился в сплошной кошмар. Тонкая пелена человеческой цивилизации, человеческой гордости рассеялась, словно дым. И мы, все человечество, предстали такими же жалкими и несчастными, как обитатели муравейника, отравленного садовником, о существовании которого муравьи раньше даже и не подозревали. Но в этот момент я был слишком слаб, чтобы глубоко задумываться над вопросами типа «как?» и «почему?». Все не имело никакого смысла, кроме того, что Джустина умирала.
Я смотрел на нее, и время тоже стало пустым звуком. Секунды тянулись, как минуты. Минуты превратились в дни. Сама вечность оставляла свои следы гримасами боли, искажавшими лицо Джустины…
