Мы увидели страшные улики, от которых уйти Тевелев никуда не может, под тяжестью которых Тевелев должен погибнуть… Эти улики говорят о подложных записях в журнале распорядительного заседания, сделанных в связи с арестами Сенина и Шаховнина. Произошли аресты, нужно было создавать вещественные доказательства, и они создаются. Своя рука владыка.
Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что со всей Ленинградской области дела попадают только во 2 и 3 отделения и ни в какие другие. Более того: когда оказывается случайно в адресе 18 отделение, Шаховнин исправляет и направляет дело во 2 или 3 отделения. Разве это случайность. Сенин, Шаховнин, Пахомов — передаточные пункты. Посредники — Бродянский, Добржинский, и конечная инстанция: с одной стороны — судьи, а с другой, — те дающие взятку, во имя интересов которых это все совершается.
Нам скажут: а сколько получил Тевелев? А сколько получил Пахомов? А вы схватили его за руку с зажатыми в ней деньгами? Да, я скажу, что эту руку с зажатыми деньгами мы не поймали и не раскрыли; да, это осталось скрытым от нас, и многое они сумели скрыть от нашего внимания, ибо не все их преступления раскрыты. Мы не гарантированы от того, что остался еще не вскрытым ряд преступлений. Мы должны прямо признать, что это только первая грязная волна жизни, что за нею, быть может, пойдет еще не одна волна, что этим судебным процессом очищение наших рядов от негодяев не окончится. Нам скажут, что некоторые из подсудимых, например, те же Тевелев и Пахомов, за руку не пойманы, что против них имеются лишь косвенные улики. Да, косвенные улики… Но косвенные улики бывают нередко не менее убедительными, чем так называемые прямые улики. Именно такие косвенные улики — действительно, улики — мы имеем в данном деле.
Перехожу к эпизоду с Боннель. Мне представляется, что он достаточно ярко запечатлелся в памяти суда и что нет необходимости на нем долго останавливаться. Боннель — это осколок старого Петрограда В эпизоде с Боннель преломляются все цвета старого буржуазного, помещичьего, дворянского общества. Боннель — это известная петербургская великосветская кокотка, соблазнившая одного из коммунистов, «перестроившаяся» на соответствующий лад и воскресившая под покровительством этого так называемого коммуниста развратные нравы бывшего петербургского или петроградского «общества».
Здесь фигурировал бывший царский офицер Милобенский, варшавский шпион и агент царской охранки. Когда его спросили кто такая Боннель? Он ответил — кокотка.
Этот «коммунист» — подсудимый Копичко, бывший следователь губернского суда. Расстрелять его нужно за одну связь с этой кокоткой, вертевшей следственной работой Копичко!.. Копичко торговал своим судейским званием. Он продавал себя проститутке. Совесть судейскую продавал…
Когда Боннель и К>о попадаются, Копичко не находит данных к привлечению их к уголовной ответственности и с развязностью уличного сутенера заявляет, что он дело прекратил «по закону» По какому такому «закону» он прекратил дело в отношении Боннель и ее приятеля Гольдина, этого типичного сутенера, активного посредника в этой взяточнической эпопее? Благодаря Копичко освобождаются из тюрьмы Боннель, потом Гольдин, который уже на последующий день орудует на квартире Копичко. Из этой компании я хочу выделить только несчастную Матеди, попавшую в кабалу к этой бывшей «звезде», к этой великосветской кокотке, жестоко ее эксплуатировавшей как служанку, экономку, наперсницу.
Баллод. Откуда взять краски, чтобы нарисовать картину грязи, разврата, зла и преступлений, совершенных этим человеком?
Вот Михайлов, бывший народный следователь, совершенно разложившийся и опустившийся до того, что таскается по всякого рода притонам, самогонным фабрикам и клоакам. Он не только таскался сам, но таскал за собой и других, развращая и растлевая их своим примером. На Михайлове и Васильеве лежит за это немалая ответственность. Они — учителя разврата, растлители кое-кого из молодых работников.
Товарищи судьи, воздайте этим «учителям» по заслугам! Товарищи судьи, отнеситесь со снисхождением к двум молодым загубленным ими людям…
