12
9 октября 1991 года
Сообщение новостей
Меня зовут Ромео Гэндолф, мне двадцать семь лет. Я читаю и пишу по-английски. Заявление это делаю без принуждения, добровольно. Мне за него никто ничего не обещал. Я поставлен в известность, что по ходу чтения оно записывается на видеопленку.
Четвертого июля тысяча девятьсот девяносто первого года я уже за полночь вошел в ресторан «Рай». Владелец, Гас, уже собирался закрывать его. Мы с Гасом давно знали друг друга. Я однажды пытался украсть деньги у него из кассы. Он догнал меня на улице и сильно избил. Потом всякий раз, увидев меня, он говорил, чтобы я ушел из ресторана. Иногда как будто шутил, иногда бывал совершенно серьезен. Как-то, когда я вошел, он достал пистолет из-под кассы и велел мне уйти.
Четвертого июля девяносто первого года я случайно увидел в окно ресторана знакомую женщину и вошел внутрь. Ее звали Луиза Ремарди, я здоровался с ней и разговаривал, когда бывал в аэропорту.
* * *
Четвертого июля девяносто первого года, когда я вошел, Гас сказал, что я собираюсь спрятаться и после закрытия ресторана что-нибудь украсть. Я принял дозу фенциклидина и поэтому разозлился па Гаса. Мы начали кричать друг на друга. Гас полез под кассу за пистолетом, но я опередил его. Гас продолжал кричать на меня и пошел к телефону, чтобы вызвать полицию, и я выстрелил в него. Я ни о чем не думал.
Луиза не переставая вопила, что я сошел с ума, и все такое. Когда я подошел сказать, чтобы она замолчала, она попыталась отнять у меня пистолет, кончилось тем, что я выстрелил и в нее. В ресторане был еще один человек, белый. Он спрятался под столом, но я его увидел. Я навел на него пистолет и велел ему оттащить тела Гаса и Луизы в морозилку в подвале. Когда он это сделал, я, не медля ни секунды, выстрелил в него, забрал у всех, что было можно, и вышел из ресторана. Пистолет я выбросил. Где именно, не помню.
* * *
Я принял много фенциклидина и помню все это смутно. Сейчас вспомнить больше ничего не могу. Я очень сожалею о том, что сделал.
* * *
Мюриэл сидела напротив Шланга в комнате для допросов. Эксперт снимал их установленной на треноге видеокамерой, маленький прожектор отбрасывал яркий луч на Гэндолфа, одетого в ярко-оранжевый тюремный комбинезон. Мигавший отсвета Шланг несколько раз останавливался во время чтения, просил Мюриэл объяснить некоторые слова. Пришлось остановить съемку на середине и начать снова. Когда Гэндолф читал, руки его дрожали, но в остальном он выглядел спокойно.
— Мистер Гэндолф, это все, что вы хотели сказать в заявлении?
— Да, мэм.
— Заявление вы написали сами?
— Мне помогал вот этот детектив.
— Но в заявлении сказано все, что вы помните о произошедшем четвертого июля?
— Да, мэм.
— Вы так описывали произошедшее детективу?
— Да, после того, как мы обговорили тот случай.
— Вас кто-нибудь бил или угрожал вам насилием, чтобы добиться этого признания?
— Нет, насколько я помню.
— Вы бы запомнили, если б кто-то ударил вас?
— Меня никто не бил.
— Вы получали пишу и воду?
— Сейчас получил. Раньше не хотел есть.
— У вас есть какие-то жалобы на обращение с вами?
— Знаете, я тут наложил в штаны. Это было неприятно. Я сидел, как младенец, в дерьме. — Шланг потряс головой. — Не хочу об этом говорить. — Потом добавил: — И меня заморозили чуть не до смерти.
Мюриэл взглянула на Ларри.
— Мне пришлось распахнуть окно из-за вони.
Когда она приехала, в комнате еще держался дурной запах. «Дерьмовое дело», — пошутил Ларри. Мюриэл ответила словами своего отца, которые он произносил всякий раз, входя в единственный туалет, которым семья пользовалась: «Пахнет, будто кто-то здесь сдох». Потом она напомнила Ларри, чтобы он приобщил брюки Гэндолфа к уликам — как подтверждение сознания вины.
Мюриэл спросила Ромми, не хочет ли он что-нибудь добавить.
— Это все, — ответил он. — Только я не могу поверить, что сделал такое. Я ведь даже мухи не обижу. Раньше никогда ничего такого не делал.
