— Записали? — это было первое, что я спросил у брата.
По печальному выражению его лица я скорее догадался, чем понял, что его поход в город оказался неудачным. Острее, чем я, это почувствовал дедушка. Выпрямившись и подняв голову, он стоял посреди стежки, лицо его было суровым. Когда мы подошли к деду, Сережа ткнулся лицом в его грудь и горько заплакал. Первый раз я видел старшего брата плачущим. Сентиментальный по природе и мягкий по характеру, залился слезами и я. Дедушка прижимал нас к себе и, молча, своими узловатыми руками гладил выгоревшие на солнце головы.
— Ничего, Бог милостив, дойдут до Него наши молитвы.
Уже дома, когда собралась вся семья, Сережа рассказал, что бабушка Фрося умерла за день до его приезда в Моршанск. Похоронили ее два дня назад на Митрофановском кладбище и дали в Печаву бабушке Тане телеграмму.
Бабушка горько всплеснула руками:
— Как же так, никакой вестки мы не получали, отчего она умерла-то?
— Сказали, от разрыва сердца.
— Ну, а как тетя Наташа? — после тягостного молчания спросила мама.
— Тоже хворает, все кашляет, на табачной фабрике работает.
— А Колька? — добавила бабушка.
— Колька на поминках напился, еле отходили, он уже курит, в школу не ходит, работает с матерью в одном цехе, живут бедно.
— Ну, а ты-то как, в школу заходил? — спросила мама.
Сережа, словно не расслышав, угрюмо молчал.
— Тебя спрашивают, в школу-то ходил?
— А что ходить-то… после похорон тетя Наташа сказала, что они сами еле концы с концами сводят.
Только теперь мама заметила мозоли на грязных босых ногах сына.
— Господи, да что с ногами-то у тебя, поди пешком шел?
— Пешком… Полдороги, до Кутлей, в ботинках, а потом босиком.
Бабушка вышла в сени, принесла таз с водой и поставила к ногам Сережи.
— Вымой хорошенько, а я тебе подорожник привяжу.
— Ничего, сынок, не горюй, дождемся письма из Сибири, может, и уедем отсюда. Там учиться будешь, там, говорят, другие правила, всех в школу берут, — утешала мама Сережу.
За разговорами никто не заметил, как Петька и Толька за спиной деда, сидевшего на табуретке, выпотрошили котомку Сережи и разложили на полу ее содержимое: три коробки цветных карандашей, гребенку, роговой частый гребешок, коробочку нюхательного табака и четыре разноцветных резиновых чертика.
— Кто вам разрешил? — рассердился Сережа, поднял с пола свои гостинцы и положил их на стол.
— Это тебе, мама, — протянул он гребенку матери. — А это, дедушка, тебе. Колька сказал, что нюхательный табак в таких красивых коробочках посылают в Москву Михаилу Ивановичу Калинину. Говорят, он тоже нюхает.
Довольный подарком, дедушка притянул к себе Сережу и поцеловал его в щеку.
— Молодец, внучек, уважил, давно слыхал о таких коробочках.
Нам с Мишкой досталось по коробке цветных карандашей, на которых стояли инициалы наших имен: М и В.
— А это, — Сережа положил ладонь на третью коробку, — моя, не смейте трогать.
Затаив дыхание, мы, младшие братья, не сводили глаз с чертиков, нервно ждали.
Но Сережа не торопился.
— Вот, бабушка, что я купил для тебя в самом главном магазине Моршанска. Больше нигде не продают.
И он протянул гребешок радостно улыбнувшейся бабушке.
— Вот уж угодил-то, полгода нигде не могу купить, — сказала бабушка и, склонившись над внуком, поцеловала его.
Когда дошла очередь до младших братьев, те аж затанцевали у стола. Сережа взял красного чертика, надул его, а когда отвел ото рта, изба огласилась пронзительным визгом, в котором отчетливо слышалось: «Уйди, уйди, уйди»… Звук этот повторялся до тех пор, пока резиновый шарик выпускал воздух.
Восторг и счастье светились в наших глазах.
— Зовут эту игрушку — чертиком, — сказал Сережа, протягивая младшим братьям по красному чертику, — а теперь дуйте.
Бабушка заткнула уши, когда изба огласилась визгом чертиков.
— Будет, анчутки, эдак можно оглохнуть, бегите на улицу, там и дуйте, ишь, разбудили Зину.
— А эти кому? — спросил Толька, протягивая руку к синему чертику.
— А эти потом, пока спрячу.
До самых сумерек слышалось через раскрытое окно с улицы разноголосое «уйди, уйди, уйди».
Когда ребятишки выскочили на улицу, Сережа достал из кармана узелок, развернул его и положил на стол.
