Операция снова удалась: Вожатый приобрел двенадцать доз (по пять шестьдесят пять), а также клизму; Петька получил свои три пачки и две коробки спичек, которые тут-же спрятал в щель под кроватью соседа.
От свалившихся за последние дни удач Вожатый охренел совершенно: он употреблял уже по две дозы в день, забросил служебные обязанности; вот только говном от него больше не пахло, а пахло той самой вонючей никогда не высыхающей лужей прямо за тиром, где часами валялся теперь воспитатель советской пионерии, шипя и царапая пустоту отросшими за недели ногтями. В конце концов его вызвали к директору лагеря. В кабинете директор был не один, а в компании с главврачом.
- Вы это, чего... - начал Вожатый.
Директор взглянул на вонючее небритое чудовище с мутными глазами, затем вопросительно посмотрел на докторшу. Та еле заметно кивнула.
- Понятно, - сказал директор. Бывший военный, он был человеком добрым и справедливым; его любили как дети, так и персонал. - Ублюдок! Наркоман! Пидарас! Вон отсюда! Вон из лагеря! Заявление на стол, мразь, сука, блядь, сионист, антисоветчик!
- Я буду жаловаться, - протянул Вожатый деревянным голосом, повернулся и вышел. Ему было все равно. Он направлялся к тиру. У него оставалось еще три дозы. Петька перехватил Вожатого на полдороги.
- Слушай, у нас послезавтра смена кончается.
- А-а... это...
- Чего это с тобой? - удивился Петька. - Заболел, что-ли?
Наконец Вожатый понял кто перед ним.
- Тебе чего?
- Чего, чего... Смена, говорю кончается. И сигареты тоже кончились. А там, дома мне никто уже не даст. Давай ты мне принесешь десять пачек. А я стрельну у папы сто рубелей.
Петька уже начинал соображать причинно-следственную связь между количеством денег и сигарет.
- Сто двадцать, - выдавил Вожатый и побрел далее.
На этот раз Петька сам договорился с Гавриловым позвонить в долг. Гаврилов так полюбил за последнее время человечество, что с удовольствием согласился, только добавил, что долг будет стоить на сто грамм больше, либо в эквиваленте. Сто рублей (все-таки не сто двадцать) прибыли в тот-же день - их привезла Петькина мамаша, которая явилась помочь сыночку собрать вещи к послезавтрашнему отъезду. Петька удрал от родительницы только вечером, но разыскать Вожатого не смог. Тот сам нашел пионера, забравшись ночью через окно в спальню.
- Ты где был! - прошипел Петька.
- Тихо! Меня уволили. Я не могу здесь больше появляться. Давай деньги.
- Не дам!
- Что?
- Не дам! Я раздумал!
- Чего раздумал?
- Курить раздумал. Противно, на самом деле. Голова потом кружится, кашляешь... Не буду я курить больше. Вон - ты же сам не куришь! И Иван Иванович не курит, директор. Не - я теперь кое-чего другого хочу. Сделаешь - получишь сто рубелей, не сделаешь - не получишь! И еще я папе расскажу про все. Меня он простит, а тебя отмудохает!
Вожатый затрясся от ужаса не только перед угрозой потери денег на дозы, но и перед кошмаром разоблачения.
- Петя... Ты это... И чего ты теперь хочешь?
Петька покрутил головой. Пионеры спали, большинство храпело. Тогда Петька приложил палец к губам и произнес страшным шепотом:
- Я хочу в Америку!
- Ку... куда?
- Оглох, обезьяна! В Америку хочу! В этот, как его Масачутс. Там индейцы. Мне Огурцадзе рассказал. Мы с нем вместе удрать туда хотели, да он зассал, козел. Ничего, я его завтра еще отмудохаю. Ты в Америку можешь устроить? А то все папе расскажу!
Вожатый лихорадочно соображал, однако кроме "дебил-дегенерат-идиот" ничего не рождалось в его ослабленных мозгах. Постепенно, однако, некий план забрезжил на горизонте сознания - сперва туманный, он все концентрировался и наконец сложился в четкую разумную структуру. Вожатый еще раз перебрал все подробности и кивнул сам себе. План был дик, в другое время сам разработчик назвал бы его чудовищным, но теперь...
- Z, - прошептал Вожатый.
- Чего? - не понял пионер.
- Петька, ты хоть сам-то знаешь где эта Америка?
- Понятия не имею! Но Огурцадзе говорил, что очень далеко.
- Нет... - задумчиво произнес Вожатый, - не очень. Приходи завтра в одиннадцать к Гаврилову. Я буду там и все устрою. Отправлю тебя в эту твою ебаную Америку. Давай деньги.
