Судьба моя сгорела между строк - страница 24

Шрифт

Интервал

* * *

Своей первой жене Марии Ивановне Тарковский посвятил несколько стихотворений. Вот стихотворение, написанное Арсением в феврале 1928 года:

Музе

Что мне пропитанный полынью ветер?

Что мне песок, впитавший за день солнце?

Что в зеркале поющем голубая,

Двойная, отраженная звезда?

Нет имени блаженнее: Мария, —

Оно поет в волнах Архипелага,

Оно звенит, как парус напряженный

Семи рожденных небом островов.

Ты сном была и музыкою стала,

Стань именем и будь воспоминаньем,

И смуглою девической ладонью

Коснись моих полуоткрытых глаз, —

Чтоб я увидел золотое небо,

Чтобы в расширенных зрачках любимой,

Как в зеркалах, возникло отраженье

Двойной звезды, ведущей корабли.

1928

Другое стихотворение, написанное через год, в 1929, также соотносится с образом любимой — Маруси Тарковской. Впоследствии оно будет переработано автором, и под названием «Перед листопадом» станет открывать его поэтические сборники. Но образ «милой» утратит свою определенность, когда «ее» четверостишие из художественных соображений будет изъято автором.

«Я был один. Только осень осталась…»

Я был один. Только осень осталась.

Таяла прожелть листвы за окном.

Сколько в стекле голубом отражалось

Шороха осени в доме моем.

Как шелестела за книжною полкой,

За штукатуркой мышиной стены,

И ускользала холодной иголкой

Из онемелой руки тишины.

Только — когда я глаза закрываю,

Милая тихо приходит ко мне,

Низкие ветви рукой задевая

И неспокойно вздыхая во сне.

Или — я в комнате узкой не в праве

Слышать, что листья шуршат за окном

И рассыпается розовый гравий

Под осторожным ее каблуком.

Вот — я в сентябрьском тревожном покое,

Все позабыв, ничего не тая,

Слышу — и не понимаю, — на что ей

Темная нежность и память моя?

1929

В стихотворении «Ты горечью была, слепым…», в котором также присутствует образ Марии Ивановны, автором подмечен эффект многократного зеркального отражения. Как когда-то отца, эффект этот поразит сына и будет снят замечательным мастером, оператором Вадимом Юсовым как эпизод фильма «Каток и скрипка». (Стихотворение это Андрею Арсеньевичу не было известно.)

«Ты горечью была, слепым…»

Ты горечью была, слепым,

Упрямым ядрышком миндальным,

Такою склянкою, таким

Расчетом в зеркальце вокзальном,

Чтобы раскрылся саквояж

Большого, детского вокзала,

И ты воочью увидала

И чемодан, и столик наш,

Чтобы рассыпанный миндаль

Возрос коричневою горкой,

Или проникнул запах горький

В буфетный, кукольный хрусталь,

Чтобы толкаясь и любя,

Кружиться в зеркальце вокзальном,

И было множество тебя,

По каждой в ядрышке миндальном.

25 июня 1928

Это «вокзальное» стихотворение появилось не случайно. В десять лет их совместной жизни Арсений и Маруся часто ездили по железной дороге. Арсений уезжал или к матери в Зиновьевск (бывший Елисаветград), или в творческие командировки, а Маруся ездила к своим родителям — к матери в Кинешму и к отцу в Малоярославец. Отец Маруси, Иван Иванович Вишняков, бывший судья, стал при советской власти «лишенцем» и не имел права работать. В 1929 году у него умерла вторая жена, оставив его вдовцом с тремя малолетними детьми.

Вот отрывок из письма, написанного Арсением 23 декабря 1931 года во след Марусе, беременной Андрюшей, уехавшей навестить отца и детей:

«>Марусек, если бы ты только знала, как я беспокоюсь. Ты уехала 20-го, а сегодня 23, от тебя ни строчечки. Что все это такое? Если сегодня до 2-х часов не будет письма, я пошлю телеграмму. Солнышко мое, как ты меня мучаешь своим молчанием… Напиши мне хоть открыточку, не надо меня так томить. Ты мне сегодня снилась, а как не помню, только страшно. Я еще вчера должен был получить от тебя, я не знаю, как ты добралась, благополучно или нет, я так волнуюсь, что во мне нет живого места. Вчера целый день я прибирал книги, (полки) забил сзади фанерой, очень красиво вышло, тебе понравится. Книги из шкафа я вынул и сложил на ящик в углу между шкафом с зеркалом и дверью. Начал приборку в 12, а кончил в 10 вечера… Господи, как я волнуюсь, что с тобою?.. Какая ты нехорошая, что не пишешь, а как я тебя люблю — только один Бог и видит, а ты не замечаешь. Каждый вечер я тебя крещу, дорогусик мой, родная моя… Как папа и детлахи? Понравилось им, что ты везла? Может, ты надорвалась двумя корзинками? Напиши же, Господи, как беспокойно… Маруся, милая моя, как я тебя люблю. Прямо болен весь, беспокоюсь и жду письма. Надежда Дмитриевна (Руклевская — жена художника, соседка. —