Совсем другие события разворачивались на повседневном мальчишечьем фронте. Район, где находился их дом, был поделен между тремя «бандами». «Банды» – это им так хотелось называться. Никакой реальной вражды и преступного акцента среди мальчишек, разделившихся по национальному признаку, не было. Евреи, латыши и немцы группировались по такому принципу только когда происходили события, требующие консолидации. Первое – это футбол. Играли по выходным, по графику. Стадион в районе был один, и в его владении были заинтересованы все три группы. Тут они выступали единым фронтом, и чужакам в этом месте показываться было небезопасно. Играли не только в футбол: городки, крикет, устраивали забеги на разные дистанции, но высший уровень авторитета достигался в победах на гимнастических снарядах. На стадионе были брусья, перекладина, канат и кольца, и это было реальным полем сражения. Борька был прекрасно сложен. Господь и родители дали ему пропорции, на которые он нарастил мышечный каркас. Он с самого раннего возраста занимался всем, что развивает тело. Он делал это так же естественно, как дышал. Борис был невысок, разве что маленьким не назывался, но он был очень сильным парнем, и на снарядах ему равных не было.
Но не всегда все было между «бандами» так безоблачно. Несогласие в судействе футбольного матча, чьи-то личные разборки, какая-нибудь сплетня и, конечно, девчонки, которые национальных преград не соблюдали, становились причиной для драк стенка на стенку. Причем утром могли латыши с немцами бить евреев, к вечеру евреи с латышами били немцев, а к выходным немцы с евреями давали по шее латышам. Впрочем, это не мешало отдельным персонам из всех трех группировок дружить в индивидуальном порядке, и когда корпоративные интересы вынуждали таких ребят вставать друг против друга, они могли, с сожалением нанося удары, сообщить своему противнику:
– Извини, Янка, но я тебя немного поколочу,
– Да ладно, Вилли! Только не по лицу, а вот Менахему вмажем по полной.
Первого июля сорок первого года соотношение сил в этих мальчишеских подразделениях несколько изменилось: в руках бывших немецких мальчиков оказались «шмайсеры», в руках бывших латышских мальчиков – винтовки «Маузер 98», а в руках евреев, всех: и девочек, и мальчиков, и их родителей, и их бабушек и дедушек, – оказались иголки с нитками, которыми они пришивали к одежде желтые звезды.
Несколько лет Борис вместе с сестрами занимался в танцевальной студии одного из учеников Освальда Леманиса, руководителя Латвийского балета, замечательного танцора и хореографа. Борькины успехи были настолько очевидными, что, когда ему исполнилось 16 лет, его пригласили в труппу оперного театра. Он прошел предварительный просмотр и после первых дней знакомства со сценой поделился со своим ближайшим другом Мишей Шерманом некоторыми странностями поведения танцоров балета. Эти странности Мишка со смаком, с соответствующей жестикуляцией и с прогнозом Борькиной судьбы в ближайшее время разъяснил другу. Мишка был лучше подкован в таких вопросах, в его семье было два старших брата, и они были доступным и неиссякаемым источником знаний во всех вопросах интимного свойства.
Педерасты! Жуткое слово прозвучало в Борькиных ушах пожарной сиреной, и хоть Мишка потом смягчил тон и сказал, что его братья знают несколько таких ребят и ничего плохого о них сказать не могут, в оперу Борька больше не пошел. Но в эти несколько дней за кулисами театра у него произошло знакомство с балериной кордебалета Байбой Брока. У них закружился роман обжигающий, безоглядный. Она была на год старше его, невысокая, тоненькая, веселая, голубоглазая блондинка. Они сошлись с ходу, с первого прикосновения и не могли друг от друга «отлипнуть» – это было ее выражение.
– Я не могу от тебя отлипнуть, даже когда тебя нет рядом. Я твои руки чувствую ночью, во сне, так, как наяву, и когда просыпаюсь, не понимаю, почему я одна.
Они занимались любовью везде, где им удавалось остаться наедине: у подруг, у друзей, в лесу, куда он увозил ее на раме велосипеда. Они любили до изнеможения, до ощущения невесомости. Им нужно было успеть насладиться друг другом до того, как это станет невозможным. Они избегали этой пугающей темы, но в воздухе висело мрачное ощущение надвигающейся беды. Их обостренное любовью сознание вибрировало от предчувствия скорой разлуки. Два совершенных тела переплетались в тщетной надежде остановить время, не отлепляться друг от друга еще на мгновение, еще…
