Как-то мы решили продемонстрировать свои силы, вернее – втереть очки белым. Сшили два красных английских платка и желтой краской написали на них: «Штаб 2-го Повстанческого полка». На одной из возвышенностей вблизи деревни Ай-Тодор раскинулись самодельные шатры. В жаркой синеве повис флаг, и «Интернационал» привлек много татар с Адым-Чокрака и Ай-Тодора. Камов и я начали с ними беседу. Подошел Яша Гордиенко, отрапортовал – Связь от первого батальона. Я достал записную книжку, написал… и передал Яше – Есть, – отрывисто, по-флотски, проговорил он и скрылся в ближайшую балку. Через некоторое время явился другой. – Товарищ командир, связь от 2-го батальона. Татары совсем растерялись: всего лишь в восемнадцати верстах от резиденции Врангеля открыто стоит повстанческий штаб. Подошел третий «актер». – Товарищ командир, куда прикажете разместить пулеметную команду? Я развернул карту и громко сказал: – Сегодня ваша стоянка должна быть здесь. Я ткнул куда-то в карту. – Здесь у вас будет небольшой переход. На рассвете перейдете в этот пункт, где будете ожидать дальнейших директив. Можете идти! – Слушаюсь, – сказал третий и поспешно скрылся за горкой. Мы отлично знали, что среди собравшегося около нас населения затаились контрразведчики. Уж, конечно, они постараются сообщить Врангелю о нашей открытой стоянке. Барон в это время развивал операцию на Александровск, и мы хотели отвлечь его внимание на нас. Наше предположение оправдалось. Через четыре часа на нас двигался отряд по маршруту Чоргун – Ай-Тодор – Шулюгде. Это сообщили татары. Называли, как всегда, преувеличенные цифры. – Улан много! Пятьсот! – Нет, триста! Я скомандовал: – В ружье! В нашем отряде в то время были вооружены только двадцать четыре партизана. Мы засели за камнями небольшой горки как-раз вовремя: запылила дорога со стороны деревни Шули, и я увидел в бинокль небольшой отряд из юнкеров и стражников. Они тряслись на подводах, держа винтовки наизготовку. Едва белые поравнялись с нашим левым флангом, я встал и крикнул: – Сдавайтесь! Бросай винтовки! Вам ничего не будет! Но они быстро, как лягушки, соскакивали с подвод, щелкая затворами. Я скомандовал: – Р-о-т-а-а-а, пли! Раздался дружный залп. – Рота-а, пли! – Поднялась частая перестрелка.
– Ура! Ура! Ура! – закричали партизаны, преследуя утекавших вояк. Командир отряда, капитан, и два юнкера были убиты, четверо взяты в плен. Нам досталось много кож, муки, винтовок и патронов, а в кармане убитого начальника оказалось двести пятьдесят тысяч рублей денег. Я повернул двух пленных в сторону Севастополя и сказал: – Идите к Врангелю и доложите ему, что в восемь часов будет занят Севастополь. Забрав трофеи, мы двинулись в гущу леса, к казарме объездчика Евграфа. Едва мы расположились на отдых, как один из пленных бежал, другой же рассказал, что он бедный крестьянин, что у него есть невеста и родители и только нужда толкнула его под знамя Врангеля. Он умолял не расстреливать его. После долгого совещания мы решили его испытать. Мы даже предложили ему пойти в деревню и отнести денег родителям и невесте, но парень отказался. От него мы узнали, что разбили головную часть отряда в сорок семь штыков при двух пулеметах. Паника заставила белых удрать в Севастополь вместо того, чтобы распотрошить нас из пулеметов. Миновав с отрядом Айтодорский район, мы спустились к кордону Херсонесского монастыря. Монахи недоумевали, откуда взялась такая сила, а мы просто ввели в заблуждение святых отцов. Одни и те же партизаны прошли по густой аллее несколько раз таким образом, что, казалось, будто нас не меньше четырехсот душ. Затем я вспомнил о приглашении золотопогонных рыболовов в экономию Томиловых и решил соблюсти вежливость. Наши со всех сторон окружили постройки. А небольшая группа направилась по прямой хорошей аллее к главному дому. Навстречу нам шел лейтенант с женой. Поравнявшись с нами, он дружески спросил: – Много поймали? Он узнал меня и был не прочь поболтать. Но я спросил у него документы, выяснил, что его фамилия Бурлей, и потребовал его оружие. Бурлей возмутился. Потом я предложил парочке следовать за нами. По пути попалась встревоженная хозяйка. На мой вопрос, можно ли приготовить солдатам обед, хозяйка прошипела: – Для господ офицеров можно, но для ваших солдат у меня нет продуктов. На террасе уже стояло под арестом несколько «отдыхающих» офицеров-рыболовов и три молокососа из кадетского корпуса. Я сел за стол; лейтенант смерил меня вызывающим взглядом и надменно протяжно проговорил: – Лейтенант, я сын адмирала Бурлея – я тоже лейтенант. Что это за обращение, ваша фамилия? Я помедлил и так же протяжно начал: – Если вас интересует моя фамилия, я охотно сообщу… (пауза, общее напряженное внимание). – Адъютант командующего Добровольческой армией генерала Май-Маевского – капитан Макаров, ныне командир 2-го Повстанческого советского полка. Как вам это нравится, лейтенант? Я повернул голову к «рыболовам» и напомнил: – А для вас я являюсь Арзамасцевым! Бурлей стал белее полотна. Куда девалась его гордая осанка. Чуть не падая, дрожащим голосом, он проговорил: – Господин Макаров, разрешите сесть. – Я господ… – Товарищ, – попробовал было он заговорить, но я его перебил: – Какой ты мне товарищ?! Садись! Лейтенант, видимо, терял рассудок. Его жена упала к моим ногам. Я заставил ее встать, а хозяйку вторично спросил, найдется ли что-нибудь для моих солдат? Через несколько минут стол был прекрасно сервирован и были поданы хорошие вина. – Братва, кроме караула, садись шамать, – позвал я своих. Из благородных офицеров мы превратились в настоящих партизан. Приборами никто не пользовался, ели руками, и перед едой каждый имел право выпить маленький стаканчик вина.
