Том Смит и я уже предварительно поговорили с судьей Гиллисом, пытаясь понять, чем он руководствовался, отвергая просьбу Харди о новом суде над ним.
Встреча с ним была очень интересной. Мы явились к судье Гиллису примерно около одиннадцати часов. Он согласился отправиться с нами на ленч, как только покончит со всеми намеченными у него в календаре делами. Его ждало несколько достаточно спорных уголовных дел.
Я решил, что мы просто недопоняли его и ему предстоит лишь одно сложное уголовное дело. Я не мог представить себе, как можно разобраться больше чем в одном деле в пределах часа.
Но, оказавшись в зале суда, мы поняли свою ошибку.
Часть дел, намеченных в расписании, была уже разрешена. До ленча судье предстояло решить еще примерно около двадцати дел.
Некоторые из них были совершенно рутинными, и суду оставалось только выслушать адвоката и вынести решение, но по крайней мере дюжина из них носила достаточно спорный характер.
Казалось совершенно невероятным, что ко времени ленча судье удастся разобраться с ними. (Строго говоря, нам пришлось отложить ленч на час, пока судья не освободился.)
Тем не менее, судья Гиллис справился со своей задачей, и мне показалось, что работал он отменно.
Когда объявлялось очередное дело, судья первым делом убеждался, что все на месте: адвокаты, обвиняемый, прокурор и все свидетели. Свидетели, поднимая правую руку, давали присягу. Процедура проходила быстро, без особых технических сложностей, без особого внимания к форме, в которой задавались вопросы. Обычно задавал их сам судья.
Просмотрев суть жалобы по делу, он устремлял палец в направлении свидетеля и говорил:
— Итак к делу. Что случилось второго июня? Рассказывайте мне свою историю.
Свидетель давал показания в свободной манере, излагая все своими словами. Время от времени судья прерывал его, задавая вопросы, подгоняя его, отсекая ненужные комментарии и пространные рассуждения, быстро добираясь до сути дела.
Затем он поворачивался к обвиняемому:
— А что вы можете сказать по этому делу?
Выслушав показания обвиняемого, он говорил:
— Кто может подтвердить ваши показания?… Так, теперь послушаем его.
Ознакомившись с показаниями в защиту обвиняемого, он поворачивался к свидетелям обвинения.
— Что вы можете дополнить к сказанному? — и краткими наводящими вопросами выяснял точку зрения обвинения.
Казалось просто удивительным, насколько быстро удается разобраться в деле, когда судья предоставляет свидетелям право говорить свободно и раскованно, не цепляясь за букву формальных процедур.
Судья Гиллис был достаточно противоречивой личностью. Он был ярко выраженным индивидуалистом. Он напоминал судью на поле, решение которого должно быть непререкаемо. Он никого не пытался ублажать, и, черт возьми, ему было наплевать, устраивает ли он кого-нибудь или нет. Он воспринимал любое дело так, как оно вырисовывалось перед ним и пытался в нем разобраться.
Слушая, как он ведет дела, я был глубоко поражен его знанием человеческой натуры, его быстрой сообразительностью, его способностью сразу же определять слабые места в деле и умением извлекать факты из свидетелей, прерывая поток словоизвержения у самых говорливых и ободряя застенчивых.
Самое глубокое впечатление на меня как на адвоката произвели его решения. Насколько я успел разобраться, все дела были разрешены совершенно правильно.
Подсудимым сразу же становилось ясно, что лгать судье Гиллису практически невозможно. Глядя подсудимому в глаза, он саркастически усмехался, и самая отрепетированная речь превращалась в неясное бормотание. К тому же всегда значительно проще добраться до правды, когда ты не даешь человеку возможности обратиться к подготовленному выступлению.
Мне лично еще не доводилось видеть, чтобы судья так стремительно разбирался во всех хитросплетениях дела. С другой стороны, если адвокатам предоставлять все время, на которое они претендуют, они будут бесконечно тянуть резину. И должен сказать, если бы мне приходилось вести дела по такому плотному расписанию, я предпочел бы, чтобы из всех известных мне юристов страны их слушал бы судья Гиллис.
