Таким образом, свидетель, имени которого мы тогда еще не знали, оказался перед микрофоном и начал свое повествование.
Это оказалось очень интересным интервью. Я задавал вопросы, чувствуя в то же время, что должен успеть прощупать этого человека, пытаясь понять, не «подставлен» ли он нам теми силами, которые хотят, чтобы Вэнс Харди оставался в тюрьме до конца дней своих, и опасаясь, что сейчас этот человек, который прямо перед толпой говорил в микрофон, опознает Вэнса Харди куда лучше, чем Бруно Марсел, что в этих обстоятельствах будет полным крахом дела Харди. Самые драматические обстоятельства этой ситуации заключались в том, что не было никакой возможности подвергнуть свидетеля настоящему перекрестному допросу, что вызывало необходимость вести себя предельно осмотрительно. Пытаясь понять мотивы поведения этого случайного свидетеля, с которым мне пришлось иметь дело, я старался уловить первые приметы излишнего рвения, которые могли доказать, что кто-то подсунул его нам с этой историей.
Все время нашего разговора сигналы светофора беспрерывно меняли цвет, мимо нас летели машины, тормозя в ожидании, а когда свет светофора менялся на зеленый, шум пятнадцати или двадцати моторов заглушал все остальные звуки.
Это интервью имело исключительно важное значение.
Свидетель оказался мальчиком, который во время убийства торговал на этом углу газетами. Вечерами он работал в кегельбане Луиса Ламберта, подавая шары. Направляясь в банк, Ламберт поздоровался с ним и, наверно, то были последние слова, которыми Ламберт обменялся с посторонним, после чего он был смертельно ранен и втащен в машину. Более того, свидетель видел и трех убийц, пока они болтались тут, ожидая появления Ламберта.
Конечно, он не знал, что эта троица замыслила убийство. Поэтому у него не было причин особо внимательно присматриваться к ним, но, тем не менее, он отметил, что один из трех явно выделялся — как раз тот, который показался Бруно Марселу смахивающим на Вэнса Харди.
Позже, когда Харди был арестован и предан суду, он, просто чтобы удовлетворить свое любопытство, пошел в суд взглянуть на обвиняемого и убедиться, что это тот самый человек, которого он видел около банка.
Он пришел к убеждению, что Вэнс Харди не имел ничего общего с тем человеком, но никому не сказал ни слова.
Свидетель сказал, что полиция никогда не опрашивала его и у него не было ни малейшего желания рассказывать то, что он видел. И сейчас перед лицом ста или ста пятидесяти человек он впервые рассказывает свою историю.
Продолжая свой рассказ, свидетель сообщил нам то, о чем мы догадывались, но ничем не могли доказать.
Луис Ламберт получил груз виски, наполовину разбавленного водой. Во времена расцвета бутлегерства и войны банд лишь предельно наивный человек мог рассчитывать получить «чистый товар». Хорошее виски разбавлялось, доливалось, смешивалось и подделывалось. Но эта партия была настолько некачественной, что потребители, которым Ламберт собирался предложить ее, отказались брать товар. Соответственно, и Ламберт объявил, что не собирается платить за эту партию. Его поведение вызвало серьезное недовольство, и через пару дней к нему явилась компания мрачных личностей с известием, что он должен платить или…
Теория, которой придерживалось следствие, заключалась в том, что Вэнс Харди, который, как было доказано, вообще не знал Луиса Ламберта, напал на него и убил лишь для того, чтобы завладеть суммой денег, которые Ламберт только что получил в банке, то есть, что мотивом преступления был грабеж и только грабеж.
Если бы было доказано, что смерть Ламберта явилась результатом войны бутлегеров и что мотивом ее явилась месть, следствие не только получило бы подтверждение носившихся в воздухе слухов, но и могло бы вспомнить слова Ламберта, которые тот успел прошептать Марселу перед смертью: «Меня убила Речная банда».
Тем не менее, показания, которые дал нам свидетель, стоя на запруженном перекрестке, были очень ценны, а то, что мы записали драматическое изложение событий на магнитофонную ленту, могло серьезно изменить ход дела Вэнса Харди.
