Суд последней надежды - страница 137
То есть я занимаю достаточно странную позицию, протестуя против смертной казни, в то же время протестуя против ее отмены, если она не будет сопровождаться широкими реформами всей исправительной политики.
Я думаю, что глубоко и профессионально изучив проблему, мы сможем вызвать к ней подлинный интерес общества, которое может оказывать содействие и помощь, после чего можно будет добиваться отмены смертной казни и, вложив несколько миллионов долларов в эту проблему, мы спасем куда больше миллионов долларов и жизней, включая жизни детей, жертв налетов и тех полицейских, которые пытаются честно выполнять свои обязанности. И всегда помните об этом, невзирая на то, что вы чувствуете, читая о коррупции полиции, о засилии дельцов черного рынка и проститутках.
Несправедливость больше, чем что-либо иное, способствует развитию преступности в стране и пополнению рядов преступников.
Мы, например, знали несколько человек, осужденных за преступления, которых они не совершали. Испытания на детекторе правды полностью убедили Алекса Грегори в их невиновности, и его точка зрения была подтверждена изысканиями наши следователей. Но по тем или иным причинам нам ничего не удалось сделать, не удалось добиться пересмотра этих дел.
Конечно, ясно, что мы не можем явиться в суд штата и заявить:
«Мы изучили все дело и все доказательства, представленные суду присяжных. Мы не согласны с его вердиктом. Мы считаем, что этот человек невиновен. Мы подвергли его испытаниям на полиграфе, и тот тоже показал, что он не лжет. Исходя из этого мы считаем, что он должен быть освобожден».
Даже при такой уверенности мы нередко сталкивались с отношением, выраженным в таких типичных строчках:
«Стараниями нашего уважаемого соотечественника, окружного прокурора графства Как-его-там, подсудимому был вынесен обоснованный приговор. Его вина была признана судом присяжных, в состав которого входили двенадцать уважаемых граждан нашей общины, обладающих чувством справедливости и внутреннего достоинства.
Кто эти пришельцы, которые болтаются в нашем обществе, пытаясь учить нас, как вести дела, которые отвергают вердикт нашего жюри, оскорбляют наш суд намеками на некомпетентность его или коррумпированность и, кроме того, пытаются бросить тень на прекрасную репутацию нашего окружного прокурора?».
Вот как выразился в одной газете некий раздраженный прокурор, после того как мы с Томом Смитом расследовали одно дело: «Какое право имеют эти два человека, один из которых бывший надзиратель в захудалой тюрьме, а другой — автор дешевых двадцатипятицентовых романчиков, объявлять себя судом последней надежды в нашем суверенном штате?».
Что уж говорить о помощи невиновным людям, для которых мы не смогли ничего сделать, по крайней мере в то время, ибо тем самым мы могли сокрушить всю нашу работу и потерять преимущества, которые нам с таким трудом удалось обрести.
Не могу экспромтом не вспомнить историю одного человека, представшего перед комиссией по помилованию. В соответствии с имеющимися у нас сведениями, которые поступили от весьма уважаемой личности, все участники комиссии единодушно были согласны даровать человеку прощение. Один из ее участников спросил у осужденного, искренне ли и глубоко тот раскаивается. Человек ответил, что ему очень жаль, но он не может раскаяться в том, чего он никогда не делал, потому что он был осужден по ошибке.
В соответствии с нашей историей, которая дошла до нас по «тюремному телеграфу», но из вполне надежных источников, все бумаги на помилование были тут же разорваны, и человека отослали обратно в тюрьму на том основании, что его отношение к содеянному «продолжает оставаться антисоциальным».
Давайте предположим, что все эти факты соответствуют истине. Нетрудно представить себе, что будет чувствовать и говорить человек, свобода которого была у него в руках, если бы он согласился соврать.
Тут встает вопрос о дифференциации наказаний.
Некий человек совершил преступление в каком-то штате или в одном из графств этого штата, и судья, известный своей нетерпимостью, обрушивает на него всю тяжесть закона.
