Уязвимость евангельских сюжетов заключалась и в уникальности доступных нам исторических источников. «В Евангелиях сказано? Это и есть все ваше „свидетельство об Истине“? Ладно, а где иные доказательства истинности? Возникновение исторического феномена, вроде мировой религии, — оно никем из современников не было отмечено? Это в пору-то имперской римской цивилизации, на пике латинской культуры?.. А вам известно, товарищи студенты, вековое юридическое правило: „Один свидетель — не свидетель“? Разве жизненный опыт вас самих не выучил, что одному свидетелю, даже искреннему и честному, доверять никак нельзя: он может обмануться сам и искренно обманет вслед себе и всех других…»
Отступление: О МОРАЛИ В НАУКЕ И «ИНТЕРПОЛЯЦИЯХ»
Сторонники традиционного христианства иногда все же возражали «библейским критикам»: но евангельские сюжеты, хоть кратко, но упомянуты в важнейших исторических трактатах первых веков н. э. — в сочинениях Иосифа Флавия и Тацита.
На этой-то делянке «библеисты» и резвились, побивая церковников всех времен и народов! Они доказывали, что абзац про Иисуса у Иосифа Флавия (1) (да и у Тацита тоже…) был сфальсифицирован, что он есть не что иное, как позднейшая интерполяция (вставка) монахов-переписчиков, вписанная через века в оригинальный текст. Ортодоксальный иудей Флавий никак не мог писать об Иисусе с благоговейным пиететом (и даже просто с уважением, как Тацит) (2), с каким сей исторический персонаж был представлен в монашеских копиях их сочинений… Все это подделка! (А поскольку с препарированием историческим источников мы сталкивались ежедневно, то легко верили, что и в старину с текстами проделывали те же операции).
…Как правило историки науки не интересуются добросовестностью или моральностью тех или иных авторов изучаемых текстов. Не потому, что проблем с моралью или подделками в науке не существует — как и в искусстве, здесь трудится множество прохвостов! Но рассуждения на тему о «честности ученого» почитаются почти бесполезными, просто бессмысленными. Убедительные рассуждения любого историка науки о моральности объекта его изучения (ученого, «открывателя знаний») неспособны ничего добавить к сумме имеющихся фактов… Ибо истории науки известны честнейшие исследователи, которые успешно водили за нос абсолютно всех — начинали с себя, а потом от души, сами того не ведая, надували остальных… И наоборот, известны морально, мягко скажем, ущербные деятели, которые творили подлинно великие открытия — Галилей, а недавно, в ХХ веке, Гейзенберг или Шредингер… Как говорила некогда актриса Раневская, «талант, он как чирей: на любом заду вскочит». И потому в науке давно установлено: интересен лишь один-единственный факт — объективная возможность повторить результаты исследования, где угодно, кем угодно и независимо от автора. Если у других получился тот же результат, что у открывателя, тогда он коллега из числа первых в ремесле. Не получается? Не взыщи, господин NN, никакая личная честность и порядочность не поможет тебе добиться признания в научном мире.
Оказалось однако, что в принципе верный постулат — в некоей особой области, в сфере общественных наук приводит к принципиальным просчетам. Наши современники нередко просто неспособны вообразить, насколько изучаемые «источники» прошлых лет сочинялись на фундаменте иных профессиональных аксиом, творились людьми, относившимися к материалу, к работе, принципиально иначе, чем делают сегодняшние эсэнэсы и эмэнсы. Скажем, наши современники интуитивно рассматривают работы далеких предшественников — хронистов, историков, бытописателей прошлого — будто «старики», вроде какого-нибудь Нестора, фиксировали или выявляли для нас, будущих читателей, некую историческую правду… Но старые авторы руководствовались законами, «ими самими над собою признанными» (А. Пушкин) и не считали серьезной задачей фиксацию на папирусе, пергаменте или на бумаге «исторической правды». (Вообще, господа, «а что есть истина?») Они творили «ОБЩЕСТВЕННЫЕ ДОКУМЕНТЫ», они записывали — в той или иной форме — аргументы для обоснования чьих-то прав — своей династии, своей общины, племени, веры. (Если ж это были не хронисты или историки, а, скажем, теологи, богословы, те и вовсе не искали никакой истины, они знали ее заранее, изначально, согласно догматам религии. Исследование творилось для обоснования, уточнения, иногда для украшения заранее ясной для самих себя цели работы).
