— Пишите, — придвинул бумагу прицепщику. И Кешка, старательно выводя буквы, писал трудно, долго.
Человек ждал. Когда полудурок закончил, приезжий попросил поставить число и подпись. Перечитал бумагу, исписанную Кешкой, сложил ее вчетверо, спрятал в папку и сказал:
— О нашем разговоре и написанном никому ни слова не говорите. И в своей семье. Мы с вами скоро снова увидимся. Спасибо за помощь, — подал руку на прощанье и незаметно выскользнул из кабинета.
Кешка, возвращаясь домой, не мог ничего сообразить, не знал, что думать о случившемся, чего ждать для себя. Одно запомнил крепко: он — Кешка — хороший, Ананьев — говно.
А утром тракторист не пришел в мехпарк, как обычно.
Кешка готовил к зиме прицепной инвентарь и краем глаза наблюдал за тракторным парком. Собравшиеся мужики недоумевали. И только хотели сходить к Ананьеву узнать, уж не заболел ли человек, в мехпарк пришел Абаев.
Растерянный, встревоженный, он оглядел всех, подозвал Кешку:
— Кончай с бороной возиться! Давай сюда! — У Кешки внутри все оборвалось. Он тихо подошел к собравшимся.
— Виктора арестовали. Вчера ночью. Увезли в район. Уж не знаю, что случилось, но, видно, что-то серьезное. Воронок забрал. Хотя ни черта не пойму, в чем он мог провиниться перед чекистами? Ведь сутками работал. Никуда не ходил, ни с кем не разговаривал. За что его взяли? Может, ошиблись? Может, разберутся еще?
У Кешки дрожали колени. Только теперь до него дошло, что он натворил. И липкий страх морозил тело, бил ознобом.
«А что как прознают, додумаются?» — боялся до потери рассудка полудурок.
— Слушай, Кешка, придется тебе за Виктора поработать. Съезжу я завтра в район, узнаю о нем. Может, выпустят мужика. А ты, пока не прояснилось, по наряду Ананьева работай. Да старайся, чтоб не жаловались на тебя. Не подводи меня, — попросил механик и отправил Кешку возить сено на скотник.
Кешка даже о страхе забыл. Впервые самостоятельно станет работать, без контроля и насмешек, без подгонялок.
Не верилось. И недавний прицепщик часто оглядывался назад. Но ни Ананьева, ни Абаева за спиной.
«Выходит, это я его сковырнул? За все разом расквитался. Даже сам не ожидал, что так быстро и ловко получится. Вот дак подвезло! А я башку ломал, мучился. Ну да, ждите! Выпустят его нынче! Он — вражий элемент! Заступись за него на свою шею! Сам туда угодишь!» — вспомнил Кешка Абаева и, развернувшись у фермы, заметил жену Ананьева. Она дояркой работала. Первой хохотушкой средь баб слыла. Но сегодня лицо ее от слез опухло. Глаза покраснели. Платок лицо скрывает. Плечи женщины вздрагивают.
Кешка, глянув на нее, отвернулся.
Домой на обед он приехал на тракторе. Соседи, выглядывая в окна, удивлялись. Не все сельчане узнали о беде Ананьевых.
А когда услышали, приумолкли.
Тут еще и Абаев, вернувшийся из района, сказал тихо:
— Хана Виктору! Арестован за политику. Одного не пойму никак, кто о его брехне слышать мог? Прицепщик? Так он полудурок! Ни хрена, ни разу неграмотный. У него на весь дом семилетку не наскребешь. Трактор? Так он — железный. Кто же заложил его, кто нафискалил на мужика?
Но на всякий случай стал механик осмотрительным. Подойдя к Кешке, предупредил, что тому через месяц надо сдавать экзамен на тракториста, на право самостоятельной работы.
И Кешка вечерами усиленно готовился к предстоящим экзаменам.
В семье его к аресту Ананьева отнеслись по-разному. Отец жалел Виктора. Говорил, что напрасно человека обидели. Ведь таких работяг в деревне мало. А мать, охнув, свое мненье выразила, что Ананьев часто Кешку обижал. Выматывал его нещадно. За то Бог наказал. За детские муки и слезы… Просто так ни одно горе на человека не свалится. А только за грехи…
Кешка вскоре сдал экзамен. И теперь стал единственным хозяином трактора, полновластным и официальным.
По этому поводу в семье пол-литровку распили. Что ни говори, сын в люди вышел. Профессию механизатора получил. А это не всем дано. Нынче заработки будет иметь хорошие…
Все сельчане поздравляли Кешку, сразу вспомнив его имя.
Не поздравила полудурка лишь семья Ананьева. Не до того ей было. Или в горе собственном чужую радость не увидела.
