В мае 1984 года пришло письмо.
Фрау Лежен снабдила его желтой наклейкой, где она написала «личное!», и положила его сверху на свежую почту, которую она каждый раз тщательно сортировала: там были результаты обследований, направления пациентов, счета и постоянно растущие стопки реклам медикаментов и медицинских статей. Письмо лежало на заключении по биопсии, на нем красивым, несколько размашистым почерком было написано: «Д-ру М. Риттеру лично», и, когда Мануэль между двумя консультациями увидел его в бюро на столе, он быстро сунул его в карман своего халата. Он еще не рассмотрел почерк, но уже точно знал, кому он мог принадлежать. Начальные буквы его имени были длинными, слегка закрученными, они нависали как щупальца насекомого над строкой с названием улицы.
Мануэль попрощался с последним на сегодня пациентом, потом присел на край своего стола, взял в руки нож для разрезания конвертов с надписью «Сиба-Гайги» и вскрыл письмо.
Прежде всего он увидел фото. Улыбающаяся дама с красной лентой на лбу держала на коленях перед собой младенца, который широко раскрытыми глазами глядел в камеру, на его головке начинала пробиваться маленькая задорная челка.
На открытке было написано:
«Спасибо!
И с милым приветом
от
мамы и дочки».
Мануэль почувствовал легкое головокружение, обошел вокруг стола и опустился на свой стул. Итак, дочка. Его дочь. Может ли такое быть? У него уже была одна, и ему не нужна была никакая другая. Но очевидно, так оно и есть, тут не может быть никаких сомнений. Никаких имен, у ребенка тоже, только «мама и дочка». Мануэль перевернул конверт. Естественно, без адреса отправителя. Только на почтовом штемпеле: «4000 Базель-2 – почтовое отправление» – и еще прямоугольный штемпель с надписью: «Счет в почтовом банке облегчает вашу систему расчетов». Две почтовые марки, одна красная за сорок раппенов, с лошадкой-качалкой, и одна за десять раппенов из автомата, продающего марки. Это вместе составляло необходимые для отправки письма пятьдесят раппенов, которые почта с начала этого года требует вместо прежних сорока раппенов.
«Базель-2 – почтовое отправление» – это должен быть Главный почтамт, но это не значило, что Ева живет в Базеле, в конце концов, вербовщики сект тоже бросают свои письма на Главпочтамте.
Мануэль испугался, поймав себя на мысли о том, что он пытается отыскать Еву Вольф. Он спохватился, надо как-то себя от этого предостеречь. Не искать больше эту женщину! Забыть о ней! Выбить ее из головы, эту женщину!
Мануэль снова взглянул на фотографию. Ева выглядела на ней до бесстыдства хорошо. Без сомнения, она была счастлива, она показывала свое дитя как добычу, которую она обрела вопреки всему. И ребенок? К своему утешению, Мануэль не находил никакого сходства с собой. У Томаса, например, точно его глаза. По крайней мере, Мануэль мог не опасаться того, что где-то будет разгуливать его копия.
И почему вообще он должен быть уверен, что это его младенец? Можно ли счесть доказательством анонимное письмо с фотографией? Эта мысль сбивала Мануэля с толку, он снова слышал свой другой голос. Ева просто стерва, она бросается каждому на шею, после него был кто-то следующий на очереди, для нее кайф совращать мужчин в самых неподходящих условиях, у этого ребенка может быть много отцов, и ты вовсе не один из них.
Мануэль закрыл глаза и попытался снова восстановить в памяти ту сцену. Это было не просто шагом в неизвестность, это был скачок в невозможное, он как бы не принимал в этом участия, но это с ним все-таки произошло. И как он мог позволить так обойтись с собой? Ибо женщина хотела именно того, о чем она прямо ему сказала. Ребенка. И вот теперь он у нее есть. А у него его нет. Но он был от него, в этом он может быть уверен. Эта женщина не устраивает театр, у нее совсем другие, серьезные намерения.
