Вначале она вопила и, поминутно оборачиваясь через плечо, кляла его на чем свет стоит. Преступник никак не реагировал, что еще больше подогревало ее злость. Потом, порядком устав, она умолкла, в ужасе ожидая, что он остановится, сбросит ее на землю и изнасилует.
Они уже отъехали далеко от города, впереди виднелись лишь небо да покрытые зарослями шалфея холмы.
— Дура, — произнесла она, на этот раз вслух.
Саммерфилд одной рукой придержал пленницу, другой натянул поводья. Спешившись, он спустил Хани на землю.
— Что вы делаете? — пропищала она.
— Собираюсь отправить естественную нужду, — спокойно ответил он, подталкивая ее перед собой по направлению к низкорослому кустарнику.
— Нет… то есть, я хочу сказать, вы не можете…
— Могу, леди, не сомневайтесь.
— Но… здесь негде укрыться, — посетовала она.
— Об этом вам следовало бы подумать раньше, до того, как решили сделать меня своим сиамским близнецом, моя прелесть. — С этими словами Гидеон начал расстегивать ширинку.
Хани отвернулась и закрыла глаза. Она была готова к насилию, но не к хамству. Это хуже насилия. Это унижение.
— Какая же я дура! О чем только я думала? Что вы отдадите деньги и пойдете со мной к шерифу? Лучше бы вы меня пристрелили. Оставили бы меня мертвой на полу этого проклятого банка. Или отрубили бы мне руку!
— Вы закончили?
— О! А вы? — Она увидела, что Гидеон застегивает штаны.
— Ваша очередь, дорогая.
— Ни за что!
— Как хотите.
Он взял Хани за руку и повел к лошади, но она стала изо всех сил упираться.
— Я требую, чтобы вы мне сказали, куда меня везете, мистер Саммерфилд. И каковы ваши намерения.
Гидеон стиснул зубы. Намерения! Последние два часа он только то и делал, что пытался побороть свои низменные инстинкты. У него кружилась голова от запаха ее волос, от созерцания ее прелестной формы уха и белоснежной, гладкой кожи на шее.
Он заглянул в бирюзовые глаза и рывком притянул ее к себе.
— Не смейте! — бросила Хани, стараясь вырваться.
— Не сметь чего? Вдыхать твой запах? Трогать тебя? — Запустив руку в густые волосы девушки, он запрокинул ее голову. — Целовать?
Хани замерла под его взглядом.
— Не ведите себя как дикий зверь, мистер Саммерфилд, — наконец выдавила она.
Он прочел испуг в ее глазах, увидел румянец, вспыхнувший на щеках, и упрямо сжатый рот. Этот дикий зверь уже пять лет не притрагивался к живому существу, разве что когда, положив руку на плечо другого заключенного, шел вслед за ним по коридору тюрьмы. Тумаки от надзирателя вряд ли можно считать прикосновением. А сейчас у него голова шла кругом от одного вида этих огромных глаз и влажных губ.
Они стояли совершенно одни на пыльной дороге под палящем солнцем. Она была целиком в его власти. Но Гидеон Саммерфилд, сжигаемый желанием дикий зверь, отпустил ее.
Он с трудом процедил сквозь стиснутые зубы:
— Не беспокойся, ясноглазая. Ты не в моем вкусе.
Это было не так уж и далеко от истины. Женщины, которых он знал, были по большей части проститутками. Иногда, правда, попадались и порядочные, но они сближались с ним скорее из любопытства или ради экзотики: им больше хотелось ощутить, каково это — лечь в постель с вором, чем заниматься любовью. Эта девушка — другая. В ней чувствовалась порода, такие еще не попадались на его пути.
— Ну и слава Богу! Но я хочу получить ответ на мой вопрос: куда мы едем? И когда вы намерены меня отпустить?
Лицо Гидеона расплылось в насмешливой улыбке.
— Отпустить тебя? — Он поднял ее руку в наручнике. — А мне казалось, это я пленник, ясноглазая.
— Вовсе не смешно, мистер Саммерфилд.
— Гидеон.
— Простите?
— Послушай! — Он передернул плечами. — Почему бы тебе не называть меня по имени, пока мы прикованы друг к другу? И ты можешь сказать, как тебя зовут.
— Эдвина.
— Это имя тебе не подходит.
— И вы тоже.
Гидеон опустил голову, как бы сдаваясь, и Хани в первый раз обратила внимание на то, какие у него красивые волосы. Цвета то ли мускатного ореха, то ли корицы.
— Эдвина, — пробормотал он, словно пробуя это имя на вкус. — А как твоя фамилия?
Все еще завороженная цветом его волос, она хотела сказать правду, но вовремя спохватилась. Если этот головорез узнает, что она дочь банкира, неизвестно, что он может выкинуть.
