— Слушай, ты… — в упор смотрю на Рыжего и с холодной улыбкой у него интересуюсь:
— Ты ведь, кажется, хорошо знаком с МОИМ новым наложником?
Проследив за тем, как тот слегка заторможено кивнул мне в ответ, при этом жадно рассматривая открывшуюся его взору весьма аппетитную картину своего полуобнаженного «друга», недовольно хмыкаю. Ну что ж, пусть наслаждается зрелищем, пока я даю ему такую возможность, но потом… Потом он расплатится за разыгранное специально для него представление сполна.
А пока что пусть смотрит на то, как я неспешно, по-хозяйски скольжу ладонью по груди Вея, ненадолго задержавшись у соска, осторожно сжав его двумя пальцами… Затем вниз, полукругом обведя мускулистый подтянутый живот, к паху, нырнув за пояс широких брюк и останавливаюсь сжав пальцами пока еще совершенно вялый член мальчишки. Но, думаю, это ненадолго. Я уже превосходно изучил все слабости своего упрямого пленника, поэтому знал, что все это его показное равнодушие исчезнет очень скоро, буквально через несколько минут поглаживания его весьма чувствительной к ласкам плоти. Пальцами второй руки зарываюсь в шелковистые волосы стоящего передо мной парня и тяну его за них к себе, вынуждая отклонить голову слегка в бок и при этом опустить ее на мою грудь.
— А ведь знаешь, вначале он точно так же, как и ты, сопротивлялся…
Легко целую за ухом своего на удивление спокойного пленника и пристально смотрю в зеленые, полыхающие ненавистью глаза, отражающиеся на панели связи.
— Зато теперь он такой послушный, безотказный… Хочешь узнать, как мне удалось этого добиться?
— Как же?! — с вызовом вздернув подбородок и искривив губы в презрительной усмешке, поинтересовался у меня Рыжик.
— Просто я поставил его в такие условия, что он не смог мне отказать…
— И какие же это были условия?
— Я просто нашел его слабое место и поставил перед выбором… А ты? У тебя ведь тоже есть слабости?
— Нет. У меня нет никаких слабостей.
Хм, слишком уж быстрый ответ. Врет же, щенок нахальный… Есть у него слабость, да еще и какая. Та же самая, что и у меня. Та самая, что сейчас в моих руках холодной неподвижной статуей замерла и, кажется, даже дышать перестала.
— Какой ты все-таки самоуверенный… Слабости есть всегда и у всех. Вот, к примеру, этот красавчик… — демонстративно целую Вея в шею, одновременно с чем собственнически оглаживаю его бедро. И все это проделываю не отрывая изучающего взгляда от лица готового вот-вот сорваться рыжика. — Неужели, ты даже ничуть не расстроишься, если я, ну к примеру, поимею твоего друга прямо на твоих глазах?
Притих… Побледнел, зубы сжал до такой степени, что кажется, они вот-вот рассыплются от напряжения. Убил бы. Меня. Голыми руками, если бы у него была хоть малейшая к этому возможность.
— И почему это я должен расстраиваться? Ведь ты уже делал это с ним и, скорее всего, уже не один раз? — после нескольких мгновений, во время которых он более-менее успел взять себя в руки, яростно прошипел парень, при этом бросив полный холодного презрения взгляд в сторону плотно прислонившегося ко мне Вея. — Думаю, что для него одним разом больше уже особой роли не сыграет. Так что я совершенно не понимаю, почему меня должна беспокоить постельная жизнь одной из вражеских подстилок.
Почувствовав, как после полных презрения слов своего соплеменника Вей как-то рвано вздохнул и нервно дернулся в моих руках, я разозлился еще больше. Значит «вражеская подстилка»? Вей?! Тот самый, которого этот дерзкий мальчишка, скорее всего, сам мечтал видеть в своих объятьях? И совсем даже не дружеских объятьях? И который теперь мой! Полностью и без остатка. И я покажу этому щенку, что значит быть «вражеской подстилкой». На своей собственной шкуре это узнает. И если Доарт, который сейчас не отрывает от меня крайне настороженного обеспокоенного взгляда, откажется мне в этом помогать, то пусть пеняет на себя. Свой подарок я у него отберу и займусь его воспитанием сам. Лично. Так, как он того заслуживает. И если мальчишка в результате этого сдохнет, то я не особо и расстроюсь этим обстоятельством. А сейчас я пока что проверю насколько хватит выдержки у этого наглеца, и долго ли он еще сможет играть в презрение к своей слабости.
