И пошли тосты да здравицы, сначала за гостей, потом за хозяев. Когда выпили за каждого из «высоких» гостей, в палату влетела толпа скоморохов: дедки, одетые бабами, девки, одетые мужиками, карлики и вся эта толпа в разноцветных лохмотьях, колпаках с бубенцами и привязанными бородами из мочала, принялась носиться по зале, дудеть в рожки, жалейки, сопелки, стукать бубнами, петь какие-то похабные частушки, одним словом — веселить публику по мере собственных сил и умений. Впрочем, грань они не переходили, ни к кому особо не приставали и вообще — держались немного в стороне, стараясь не пересекать некую незримую черту, отделяющую их «сцену» от стола со зрителями.
Вторая пересмена блюд, после птицы, была рыбная: копченые лещи, тушеные в сметане караси, щуки вареные и печеные, малосольная стерлядь, а главным украшением был полутораметровый осетр, запеченный целиком.
С точки зрения пришельцев, вина были достаточно «легкие», тем не менее, к третьей «мясной» пересмене половина княжеских дружинников уже изрядно «устала» и была унесена в другие комнаты снующими туда-сюда слугами. Скоморохи продолжали развлекать публику, хотя тоже «нагрузились», ибо дружинники, да и младшие князья за особо удачные шутки поощряли исполнителей чаркой вина или меда со стола.
А «пришельцы» выглядели вполне трезвыми, да и князья рязанский с коломенским — тоже, хотя пили вроде бы наравне со всеми, не пропуская ни одного тоста или здравицы. Впрочем, Арсений Николаевич вскоре «расколол» Юрия Игоревича, мужчину более чем взрослого. Афанасьев заметил, что тот, только пробует вина, а при здравицах до дна пьет кубок, наливаемый из кувшина, стоящего рядом с ним. Арсений как бы невзначай ухватил этот кувшин и плеснул малость себе, благо — сидел напротив, только руку протяни. Юрий рязанский спохватился, но было уже поздно. Афанасьев отпил, посмаковал, кивнул Юрию, мол — отличное вино, долил себе еще и переключился на закуски. А слегка напрягшийся рязанский князь тут же вылил остатки в свой бокал, чтобы никто больше не смог распробовать его напиток. Затем понаблюдал за Афанасьевым и успокоился, ибо тот вел себя как ни в чем не бывало. Дело в том, что в кувшине был обыкновенный кисловато-сладкий яблочный компот, без каких-либо признаков алкоголя.
Пожалуй, лишь одно неудобство было в слабоалкогольных рейнских винах и медах — очень много воды, из-за чего гостям, да и хозяевам при каждой пересмене блюд, пока прибирают стол, приходилось выскакивать во двор, где было довольно морозно, как говориться: на «подышать свежим воздухом», а пришельцы умудрялись заодно и покурить.
Впрочем, Афанасьев для этих целей приспособил бобровую шубу и был весьма рад такому подарку — даже просто накинутая на плечи она согревала намного лучше зимней полковничьей шинели.
Если в первый перекур хозяева лишь присматривались к непонятному занятию гостей, то во время второго Роман отважился спросить у Сереги, в чем заключается удовольствие от глотания дыма? Но Серегу опередил Афанасьев:
— Очень вредная привычка, особенно в таком… возрасте, как у Сергея.
Он хотел сказать «молодом», но в последний момент передумал и переиграл на Серегу. Вдруг Роман обидится за «молодого»? Хоть и пацан еще, а все же князь. Кто их, князей, знает? Потом повернулся к Юрию рязанскому, стоящему рядом, человеку зрелых лет, чуть старше самого Арсения и повторил:
— Очень вредная привычка! Лучше не начинать — здоровье ухудшается, дыхалка садится, болезни всякие привязываются. А главное, потом трудно отвыкнуть. Сам когда-то начал курить молодым и глупым, а сейчас никак бросить не могу. Тяга как у пьяницы к вину, хотя удовольствия никакого.
— Почему? — опять спросил молодой князь.
— Мясо кушаешь? — внезапно спросил Сергей.
— Да. — Роман даже оторопел от такого неожиданного вопроса.
— Вот! А чтобы организм переваривал мясо, ему нужна никотиновая кислота. Она вырабатывается поджелудочной железой, причем процесс энергоемкий и затратный, потому никотина вырабатывается ровно столько, сколько нужно… И ни крупицей больше.
Афанасьев, да и остальные, стали прислушиваться к Серегиной лекции.
