— Поедете верхом на осле, сударь, — решил Эрвин.
— Не знаю, как и благодарить вас, милорд! — воскликнул Луис, прижав руки к груди.
Полдня воины забавлялись от души, глядя на то, как конопатый блондин пытается поладить с осликом. Чтобы убедить животное двигаться в нужную сторону, Луис применил все возможные средства, начиная от нежных уговоров и поглаживаний по загривку, заканчивая шантажом, взятками и призывом страшных проклятий на головы всей родни ишака по материнской линии. Серый упрямец никак не мог взять в толк, с чего вдруг на его спину взгромоздилось двуногое беспокойное животное, если прежде там мирно дремали тюки с поклажей. Эта перемена долго не укладывалась в мировосприятие осла. Он испробовал ряд путей выхода из ситуации: стоял на месте, разворачивался поперек тропы, подобно маятнику качался из стороны в сторону, ревел так, что закладывало уши, а в качестве крайнего средства садился на задницу. Суровые воины хохотали, даже Эрвин присоединился к ним, несмотря на кашель. Кайр Джемис сказал ему:
— Благодарю вас, милорд, за забаву. Прекрасное решение — усадить Луиса на осла. Ему там самое место.
Эрвин улыбнулся было в ответ, но встретил холодный, без тени усмешки взгляд кайра.
К обеду Луис сумел найти с осликом общий язык и вполне сносно управлял им без посторонней помощи. Однако с его репутацией было покончено. Механик сделался посмешищем. Никто больше не расспрашивал его о туннелях и мостах. Если кто из воинов и обращался к Луису, то лишь затем, чтобы справиться о настроении и здоровье его племенного скакуна.
Миновало две недели со дня отправки, и эксплорада вошла в ту часть Кристальных гор, которую толком никто не знал. Приходилось ориентироваться по карте. Составленная больше века назад, карта не баловала точностью. Тропы, отмеченные на ней, оказывались завалены и непроходимы; очертания горных склонов иногда настолько отличались от своего изображения, что сложно было понять, в каком месте находишься.
Луис Мария принялся исправлять карту. Старательность не позволяла ему наносить объекты "на глаз". Прежде, чем нарисовать поверх карты линию, он почитал делом чести спешиться и произвести замеры, проверить стороны света, сосчитать количество шагов до соседнего ориентира, чтобы уточнить масштаб карты. Эрвин полагал, что невозможно двигаться медленнее, чем они шли прежде. Луис убедил его в обратном. Отряд сделал больше десяти остановок и прошел за день три с половиной мили. Эрвин прикинул, что такими темпами они не вернутся в Ориджин даже к будущей весне, и отнял у Луиса карту.
— Я сам займусь исправлениями карты, — объявил лорд, — а вы делайте замеры, которые нужны для рельсов, и говорите мне числа.
Эрвин кое-что помнил о картографии из Университета — весьма смутно, надо заметить. Но особенной точности, по его мнению, и не требовалось: сто лет никто не заходил в эту часть гор, и еще сто лет не зайдет. Эрвин изображал скалы, тропы, ущелья, чувствуя себя скорее художником, чем ученым. Он заботился прежде всего о том, чтобы очертания рельефа выглядели красиво, и, надо сказать, вполне преуспевал в этом. Карта, созданная Эрвином, не слишком превосходила точностью прежнюю, зато на нее определенно было приятнее смотреть.
Увлеченный делом, Эрвин начал понемногу забывать о простуде. Именно так — забывать. Пряные отвары, которыми каждый вечер потчевал его лекарь, не приносили никакого облегчения — от них только клонило в сон. Не больше толку было и от той смердящей дряни, которую Фильден втер в грудь Эрвину. Молодой лорд провел тогда всю ночь без сна: зелье, кажется, пропекло насквозь кожу, ребра и легкие, и подбиралось к позвоночнику; а кашель все равно не унимался. "Дайте срок, милорд. Всякому снадобью нужно время, чтобы подействовать", — утешал лорда Фильден. Снадобье начало действовать, когда Эрвин увлекся картой и перестал обращать внимания на боли. Медицина — странная наука. Умный человек не станет принимать ее всерьез.
Отряд теперь двигался быстрее, с редкими остановками, с каждым днем удаляясь от Первой Зимы на пятнадцать-двадцать миль. Места вокруг становились все более дикими. Пологие склоны зарастали густым ельником, из которого, словно исполинские клыки, торчали гранитные утесы. Снежные вершины остались за спиной и по сторонам, лишь одна маячила впереди над горизонтом, мглистая и неясная из-за расстояния. Могучий пик, царапающий вершиной облака, звался Служанкой — из-за примыкающего к склону плоскогорья, белого, словно передник горничной. Перейдя Подол Служанки, отряд прибудет в Спот — последний поселок на краю Запределья.
