— Я придерживаюсь того взгляда, лорд Генри, что ум и эрудиция украшают девушку.
— Несомненно.
— Знания истории, географии, политики, а при возможности, и точных наук, сделали бы инфанту прекрасной собеседницей и помощницей для будущего супруга.
— Ваши пожелания будут… ммм… тщательно учтены.
— Не стоит также отказываться от поэзии и живописи. Моя сестра, леди Иона, пишет стихи, достойные самого искреннего восхищения.
— Она послужит примером для моей внучки.
— А если бы девушка умела играть в стратемы, это придало бы ей исключительное очарование.
— Лаура получит наилучших учителей этой игры.
Эрвин кивнул и поднял кубок. Они выпили за здоровье инфанты.
Лорд Генри осторожно уточнил:
— Верно ли я понял, что мы говорим о… ммм… награде за мое преданное служение императору?
— Совершенно правильно. От вас требуется поддержать владыку осенью, при голосовании в Палате, независимо от невесты, которую он выберет летом. Как видите, я ожидаю от вас лишь тех действий, к которым призывает вассальный долг.
— А если владыка Адриан назовет своей избранницей леди Аланис Альмера…
— …вы станете пред нею на колено и поклянетесь в верности. Суть в том, что если Адриан назовет другую невесту, то ваши действия буду точно такими же.
Генри Фарвей поднес к губам кубок.
— Я хочу напомнить… ммм… лорд Эрвин, что мы с вами пьем альмерское вино. Оно может забродить в желудках, если наши голоса окажутся не на стороне леди Аланис.
— Наши голоса будут на стороне императора, и едва ли кто-то сможет обвинить нас в этом. А если леди Аланис не сумеет вызвать в сердце государя теплых чувств, наша ли будет в том вина или ее собственная?
— Вы говорите верно, но альмерское вино бывает весьма… ммм… хмельным. Оно может ударить в голову и толкнуть на безрассудные действия… к примеру, лишить императора поддержки в Палате Представителей до тех пор, пока он не изменит выбора в пользу леди Аланис…
— Трезвый человек назвал бы такие действия шантажом. Если хмельное вино побуждает вассала шантажировать собственного господина, то лучшее, что может сделать вассал, — это сунуть два пальца в рот и очистить свой желудок. А затем перейти на напитки покрепче, вроде орджа или нортвудского ханти. Они бывают горьки, но никогда не вызывают рвоты.
Как и в беседе с архиепископом, Эрвин оставил решающий аргумент напоследок. Встать на сторону герцога Альмера, пытающегося давить на владыку, — означает пойти на конфликт с императором и двумя могучими северными землями. Союз с Эрвином обещает лорду Генри не меньше выгод, но таит значительно меньше опасностей.
Лорд Генри Фарвей потер подбородок.
— Слухи не врут, милорд. Вы… ммм… хороший игрок в стратемы. Считайте, что получили еще одну фишку.
Конец мая 1774 г. от Сошествия
Река (около 380 миль от границы империи Полари)
— Стреляйте, мой лорд! Стреляйте! Уйдет же!..
Эрвин София очнулся от размышлений. В тридцати шагах от него стоял олень — грациозный красавец со светлыми подпалинами на шее.
В четвертый уже раз Эрвин ходил на охоту вместе с Кидом и Томми. До сих пор он не встретил ни кабана, ни косули, ни даже зайца. Если бы владыка провел турнир на звание худшего охотника империи, Эрвин без труда завоевал бы первый приз. Он распугивал дичь всеми доступными способами: хрустел ветками, наступал на шишки, говорил редко, но всегда невпопад, а если замечал в чаще какое-то движение и принимался взводить тетиву, то арбалет непременно издавал пронзительный скрип, от которого и мертвец вздрогнул бы. Кид говорил: "Возьмите лучше лук, мой лорд! Он тише и быстрее". Да уж. Эрвин кое-как справлялся с арбалетом и, случалось, даже поражал мишень. Но стрелою из лука он вряд ли попал бы в рельсовый тягач, стоящий на месте! Кид говорил: "От вас пахнет, мой лорд… Чем-то таким странным… мылом, что ли? Дичь издалека запах чует". На вопрос, что же делать с этим, Кид посоветовал измазать одежду оленьим навозом. Эрвин в изысканных выражениях отказался. Кид говорил: "Учитесь ходить тише, мой лорд". Эрвин спрашивал: "Как это — тише?" Охотник пояснял: "Смотрите, куда ногу ставите. Сушняк, валежник, шишки хрустят, когда на них становишься". Отличная мысль, вот только в лесу повсюду или шишки, или валежник, а летать Эрвин пока еще не обучился. В качестве крайней меры Кид предложил вовсе не ходить, а лечь в засаду у ручья: рано или поздно зверье придет на водопой. Они проторчали в кустах несколько часов, и самым крупным зверем, которого подстерег лорд Ориджин, оказалась зеленая гусеница. Томми уснул и принялся громко храпеть, его клокочущий рык ни капли не смутил охотника. Храп, мол, — натуральный звук, он не пугает дичь. Но как только Эрвин пытался пошевелиться чтобы размять затекшее тело, под ним непременно ломалась какая-нибудь веточка, и Кид болезненно морщился. "Вы громко лежите, мой лорд… Все зверье переполошили!"
